Неделю после беседы Джозеф места себе не находил. В глубине души он решил: это его последний шанс. Ему уже под сорок, мальчишки привыкли к школе, где уж теперь сниматься с места? Да, лучшей работы в Терстоне ему не найти. Все его старые мечты воспрянули, это особенно мучило: он так упорно душил их, а они оказались такие живучие. Если ему повезет, у него будет свой дом, он устроит жизнь на собственный лад, будет сам себе хозяин.
Бетти он ничего не сказал — и в этом утаивании была повинна не только гордость; он знал, Бетти терпеть не может пивные, ненавидит пьяных, она испугается даже такого незначительного продвижения вверх, испугается зависти. Потому что, само собой разумеется, хозяева пивных вызывали в горожанах зависть. Действительно, были среди них люди состоятельные; воображение соседей их капиталы удваивало, городские сплетни утраивали, и в конце концов все арендаторы представлялись настоящими крезами — на то они и хозяева. А то, что мистер Арчер ушел на покой и поселился у дочери, не имея ничего, кроме двух-трех сотен фунтов сбережении и небольшой пенсии, — это ровно ничего не значило; и если кто отказывался от аренды и впрягался в прежнюю лямку (а такое случалось), уверяя всех, что так оно выгоднее, о нем говорили, что он или хитрит, или совсем уж ни к чему не пригоден, а может, и то и другое. Хозяин сладко ест, мягко спит — таково было всеобщее неоспоримое мнение; кивки и подмигивания при этих словах, он знал, будут больно колоть Бетти. Но он знал также, что Бетти последует за ним всюду.
«Дрозд» был очень плохим кабачком, никто туда не шел, и это уже было легче. Кроме того, если мальчишек учить дальше, может, даже в университете (о чем он почти не смел и мечтать), каждая копейка будет нелишней. А пока они еле-еле сводили концы с концами, и поездки, такие, как нынешняя Дугласа, долго взвешивались и обсуждались, конечно, втайне от детей; четырнадцать фунтов — деньги немалые. Это тоже может смягчить Бетти, хотя — он и это хорошо знал — она даже гордилась, что умеет уложиться в такую небольшую сумму: у мальчишек есть школьная форма, Джозеф может позволить себе законную кружку пива (хотя на пиво он всегда чем-нибудь подрабатывал), а в прошлом году ездили всей семьей на неделю к морю (раньше всегда проводили отпуск неподалеку, у родных). Материальный вопрос волновал и мальчишек. Дуглас ни за что не хотел идти в шестой класс, другие в его возрасте зарабатывали уже два-три фунта в педелю и всё почти отдавали матери; Джозеф долго его убеждал, спорил, и Дуглас остался в школе, но относился к урокам как к работе, занимался много и усердно, до изнурения. Гарри настоял, что будет перед школой разносить газеты, и каждую неделю аккуратно отдавал матери шесть с половиной шиллингов. Правда, в течение недели он получал их обратно, но это уже было не так важно.
Каковы бы ни были возражения Бетти, Джозеф решил твердо: на этот раз он ее возражений не примет. Если ему отдадут кабачок, он ей заявит об этом прямо. Он не сомневался в своей правоте. Ходил по городу со своей страховой книжкой и шептал себе: «Она должна уступить. Не могу же я жить всю жизнь по ее указке. Если я считаю, что так надо, она должна согласиться». Однажды подслушав самого себя, он вдруг устыдился: как можно насиловать ее волю? Ведь в супружеской жизни есть и обязанности, иногда приходится делать что-то вопреки себе или, по крайней мере, умерять желания. И тогда он старался обуздать себя: семья для него была все, как для отца работа, и то, что он осмелился посягнуть на нее, было свидетельством его душевного разлада. Может, уж лучше поставить на всем крест? Шесть или двенадцать фунтов в неделю — в общем какая разница, самое главное — спокойствие Бетти. Он женился на ней, зная, что есть вещи, которых она не приемлет, и добровольно согласился оберегать ее от них; если же теперь он взбунтуется — это будет равносильно предательству. Ладно, пусть, но разве не имеет он права изменить свою жизнь?