Как и в других кабачках Терстона (за исключением «Короны и митры», который стоял на базарной площади, и в дни ярмарок виски в нем лилось, как ситро), в «Гнезде дрозда» пили главным образом пиво. К спиртному обращались разве что по субботним вечерам и в воскресенье — опохмелиться после славной попойки накануне, на свадьбах, помолвках, поминках и, конечно, на совершеннолетиях; не обходились без возлияний и рождество, и Новый год. По все остальные двести пятьдесят дней в году бутылки со спиртным висели вниз головой, и если кому хотелось выпить, взгляд невольно падал на отметину, оставленную на бутылке виски, которое долго не пили. Херес, флип, портвейн — совсем немного для дам, чуть-чуть, самую капельку, если, конечно, вечеринка или дама не дошла до определенной кондиции. Так что главным утолителем жажды оставалось пиво. А на нем, разумеется, много не заработаешь: полкроны прибыли получается от двенадцати или даже двадцати кружек в зависимости от сорта пива и залы, где его пьют. Самое популярное — слабое пиво, оно двух сортов: темное и светлое; легкий напиток, незаменимый для любящих посидеть за столиком в кабачке: чем дольше его тянешь, тем приятнее телу — языку, желудку, сердцу, груди, легким. Бывший хозяин «Дрозда» мистер Арчер плохо его хранил.
Да и горькое пиво хранилось немногим лучше, а это уже дело серьезное, оно ведь гораздо дороже. К тому же горькое пиво славилось своим вкусом, и если оно обманывало ожидание, то ко всей остальной партии относились с недоверием. И наконец, портер; его пили все меньше, но в начале пятидесятых годов приходилось и его регулярно заказывать. Он мало отличался от ирландского портера, по был не такой сладкий и густой, отдавал больше древесиной, чем торфом; тяжелое питье, но для желудка все-таки легче, чем его ирландский собрат.
Были, конечно, и бутылки, вмещавшие пинту и полпинты: светлый эль, старый эль, ирландский портер, экснорт, лагер, коричневый эль — с ними хлопот меньше: привозили их в ящиках, закупоренными, с соответствующими наклейками, оставалось только откупорить и налить. Конечно, и тут необходимо умение: слишком быстро нальешь — чересчур много пены, медленно — совсем не будет, получится вроде как мало. И опять же осадок: одни требовали с осадком, потому что считали, что в нем самый смак и есть, другие потому, что уплачено за всю бутылку; более разборчивые утверждали, что осадок — вредная примесь, и недовольно хмурились, если пиво мутное. Но это уже просто: посетитель высказал недовольство, а ты запомни. Бутылки красиво выстраивались на полке: они приезжали запыленные, их надо каждую протереть и потом нет-нет да смахнуть пыль, чтобы клиент, пожелавший взять домой бутылочку, не испачкал ни одежды, ни рук. В таком деле мелочей нет, говорил Джозеф.
На каждой бутылке медаль: приз венской выставки 1894 года, парижской 1910 года и т. д. Но не эти знатные особы делали погоду. Посетителей привлекало пиво из бочек.
Их привозили каждую пятницу и спускали в подвал на веревках. Веревки держал один из грузчиков в стеганых рукавицах, чтобы не сорвать кожу с ладоней. Бочки катились вниз с оглушительным, как будто стреляли из пушек, грохотом. Гарри очень нравилось помогать парням, привозившим пиво. Эти могучие здоровяки, исконные камберлендцы были раньше шахтерами, теперь играли за городскую команду профессиональных регбистов. На пивоваренный завод их взяли как местных знаменитостей (работа грузчика считалась выгодной), а они согласились, потому что всегда могли выкроить часок-другой для тренировок и товарищеской встречи в будний день. Гарри, которому исполнилось тринадцать, был высоким не по возрасту крепышом, но эти молодцы подхватывали его и кидали забавы ради, как узел с бельем.
В подвале бочки катили по полу и водружали на помост, вообще-то их полагалось вкатывать по доскам, но парни отшвыривали доски ногой, обхватывали бочку, поднатуживались, аккуратно, не бросая, ставили бочку на место и закрепляли ее клиньями. Пустые бочки Гарри сам перекатывал из отсека в отсек. В подвал с улицы открывался большой люк. Гарри стоял внизу, как в яме, и видел над собой фургон, на котором возвышались бочки и ящики; один из грузчиков стоял у фургона, как победитель среди трофеев. Смотреть, как разгружают ящики, было истинное удовольствие. В каждом ящике — двенадцать бутылок. Вот парень наверху взял один ящик, опустил на край фургона, второй поставил сверху; тот, кто внизу, берет сперва второй ящик, поворот, легкий стук — ящик на земле, за ним другой, а там уже за спиной еще два ящика. Парни работали дружно, споро. Гора ящиков уменьшалась, как будто кто ее косой косил. Наконец парень прыгал с фургона, соскакивал в люк, ящики с бутылками скользили к нему по длинному пандусу, и опять красивая, слаженная работа. Гарри был страстным болельщиком регби, ходил почти на каждый матч с их участием. Он говорил, что в их работе тот же ритм и та же ловкость, которые так восхищают его в их игре.