Джозеф по утрам был в меньшей запарке, но и у него дел было по горло. Надо принести ящики с пивом из подвала, расставить бутылки, начистить до блеска стойку, полить из шланга дворик, укомплектовать команды, устроить тренера. Он организовал команду метателей стрелок, правда, пока она еще не очень популярна (в скором будущем у него будет их две), да и трудно набрать игроков для выездной встречи, если предстоит играть с кабачком, стоящим в стороне от дороги и куда не ходит автобус. И еще в «Дрозд» стали собираться хозяева гончих, Джозеф знал, что им нужно место для сборищ. Их никто не пускал к себе — хлопот не оберешься: едут куда-нибудь к черту на рога в самое неподходящее время и, конечно, требуют больших автобусов. То сам хозяин кабачка был против, то возражала жена, не желавшая, чтобы перед ее домом выли дрожащие, не кормленные перед гоном собаки, тем более что иной сердобольный хозяин пускал своего пса в дом погреться и тот без лишних слов лез на лавку или, оголодав, слизывал с ножек стола политуру. Если же и хозяин и жена соглашались все это терпеть, то, как всегда бывает, именно против этого кабачка возражал из чистого духа противоречия какой-нибудь член комитета местного отделения собаководов. Короче говоря, у футбольной команды был свой кабачок, у крикетистов и теннисистов был, регби-клуб имел свою штаб-квартиру, голубятники встречались в клубе Британского легиона, и участники «круглого стола» могли похвастаться крышей над головой, а вот у собаководов своего пристанища не было. Джозефа очень скоро выбрали секретарем. И он должен был собирать взносы и вести всю бухгалтерию, потому что выбранный казначей боялся иметь дело с деньгами; и он организовывал собрания и часто вел их, потому что председатель то работал в ночную смену, то был на соревнованиях гончих; и он обходил дома членов комитета, свято соблюдавших график натаскивания собак; заказывал автобус для выезда людей и собак на соревнование. Притоком посетителей эти хлопоты почти не вознаграждались. Но занимаемый пост позволял бесплатное посещение любого из соревнований — вот это была для него настоящая награда.
Местная ячейка лейбористской партии решила проводить в «Дрозде» собрания своего комитета, Бетти было это очень приятно. Ей прислали копию резолюции, в которой говорилось: «Ввиду того, что один из бывших членов нашей партии имеет возможность предоставить бесплатно помещение для собраний, и учитывая, что Темперанс-холл обходится партии пять шиллингов за вечер и ожидается увеличение платы до шести с половиной шиллингов; учитывая, что вышеупомянутый бывший член партии был нашим активным работником и сейчас является единственной хозяйкой пивной в городе, о которой можно сказать, что она открыто поддерживает идеалы нашей партии, — принято решение в будущем проводить собрания, устраиваемые через понедельник, в пивной „Гнездо дрозда“. О том, где будут проводиться ежегодные и чрезвычайные общие собрания, будут приниматься по мере надобности отдельные решения. Предложение внесено К. Найсом. Принято. Д. Мьюирхед».
Джозеф предложил вставить эту резолюцию в рамку и повесить на стене. В частной беседе с Д. Мьюирхедом было согласовано, что участникам собрания пить пиво в кабачке не обязательно.
Управившись с утренней уборкой, уплатив все счета, заказав автобусы — все это Джозеф успевал сделать до одиннадцати, — он переодевался и шел прогуляться в город. Причина (или предлог) всегда находилась: пойти в банк, поговорить с тем, повидаться с этим; подобно позднему вставанию, эти прогулки по главной улице — на Джозефе галстук, воротничок, он курит сигарету, никуда не торопится, ничто над ним не висит — были истинным удовольствием. Не то чтобы он торжествовал: наконец он сам себе хозяин (хотя немножко торжествовал, конечно), он гордился собой. Гордился тем, что жизнерадостен, весел, независим, идет легкой, бодрой походкой; светит солнце, бегут облака, встречные прохожие приветливо кивают. В этом странствии по городу он еще и еще раз убеждался, что теперь его восхищают в мире не вещи, формы, краски и животные, но люди, их голоса, жесты и самый город.