Его удивило собственное настроение: ни расстроен, ни угнетен, точно увольнение было нежданным подарком. Он радовался, что уезжает отсюда. Леди Сьюэл сказала, что полковник ожидает его завтра утром; значит, у того на примете две-три семьи, куда он может рекомендовать Джозефа. Лучше бы их не было. Он больше никогда ни у кого не будет лакеем.
В общем это была вполне сносная работа, думал он, и справлялся он с ней неплохо. Это было для него сейчас самое главное. Леди Сьюэл не кривила душой, хваля его; если и была у него амбиция, так только вот какая: за что он ни брался, все старался делать как можно лучше. Он повторял и повторял себе это в темноте, и сам краснел от собственного бахвальства.
Однако он теперь без работы. Из дому ему писали о тысячах безработных, особенно в западном Камберленде; читая эти письма, он чувствовал себя удачливей других, но и отрешеннее. И вот теперь он такой, как все.
Он все ходил вокруг озера, словно был очень расстроен, а на самом деле просто боялся Мэй. Она, конечно, ждет у него в комнате: узнав о его увольнении, она станет убиваться — при мысли об этом защемило сердце, заплачет — и у Джозефа на глаза навернулись слезы; в конце концов она скажет, что это предательство, и сам он почувствует себя без вины виноватым. Его вдруг даже злость взяла, — хотя он никогда бы не признался в этом, — чего ради видеть ее сейчас, когда он хочет одиночества.
Что бы ей подарить? — ломал себе голову Джозеф. Единственная ценная вещь, годная для подарка, — цепочка, которую он купил к часам, подаренным Мэй. Он с радостью отдал бы ей и часы вместе с цепочкой, но она страшно обидится. Цепочку и письмо, в котором он скажет, как он ей благодарен за все, — он оставит их на столике в холле, куда утром кладут почту. Цепочка ей наверняка понравится.
В одиннадцать он простился с озером и неохотно пошел к дому: он боялся, что Мэй, не дождавшись его, поднимет тревогу. Подходя к дому, он ощущал, как ноги, ступая по дерну, упруго пружинят; давно не чувствовал он себя таким бодрым и полным сил. У дома он обернулся и в последний раз глянул на озеро, блестевшее в лунном свете.
— Спокойнее, Джозеф, — говорила она тогда, — спокойнее.
Часть II. ОЖИДАНИЕ
2
В Карлайле он сделал пересадку на терстонский поезд. От Терстона пошел пешком: не знал расписания автобусов, ходивших до дома два раза в день.
Чемодан был нетяжел, хотя содержал все его имущество. Он прошел под железнодорожным мостом, и дорога побежала вверх по Стейшн-хилл. Вокзал в Терстоне, как во многих городках, находился на окраине, так что, поднявшись по Стейшн-хилл, он очутился среди полей. День был пасмурный, но бодрящий, Джозеф шагал легко, полы плаща били по коленям, свежий ветер овевал лицо.
Его обогнало несколько телег и всадников; громыхая, промчался серединой дороги «Остин-7»; Джозеф всем помахал рукой и свернул на проселок, ведущий через поля к деревне. Милях в шести обозначилась плавная линия холмов, взгляд, как всегда, устремился к ним, сердце радостно забилось. Он шел насвистывая, приминая ногами траву. Сбросив бремя работы, он чувствовал себя уверенно и легко. Тело, затекшее от долгой езды в поезде, отдыхало. Поля вокруг были убраны, деревья и придорожные кусты уже начали краснеть и желтеть; карманы у него топырились от подарков родным: как все обрадуются его приезду, как он сам будет рад встрече! Он пошел к дому задами, минуя деревенскую улицу: боялся встретить знакомых и узнать новости, которые хотелось услыхать от своих.
Теперешний дом был больше всех, в которых жила когда-либо их семья. В первые годы после смерти первой жены Джон нигде не мог усидеть дольше полугода. Рождение детей, уговоры и слезы второй жены, необходимость заново искать работу, хлопоты с переездом и водворением на новом месте — ничто не могло побороть его тяги к скитаниям. Но теперь он обосновался прочно.
Жил отец ярдах в трехстах от деревни, за железнодорожным мостом (станция год назад была закрыта), на проселке, ведущем к небольшому озеру. Обширный, непритязательного вида дом, первоначально предназначавшийся под службы, так никогда и не был перестроен. Водопровода нет, газа тоже, уборная во дворе, и всегда в жилье сыро.
И хотя Джозеф, сбежав с урока охотиться на выдр, прятался от учителя в кроне бука, росшего во дворе дома, хотя из этого дома уходил в школу, в поле, убегал играть с мальчишками, лазил на эту крышу, скреб ступеньки и чистил водосточные канавы, сейчас, когда он смотрел на дом, подумал он не о доме, а об отце.