Дело еще усугублялось двумя вещами. Во-первых, если он сам ввяжется в драку и попадет в полицию, то, прав ли он, виноват ли, разрешение торговать пивом полиция наверняка отнимет. Во-вторых, он слишком хорошо знал своих посетителей. Еще несколько месяцев назад он сам был с ними на одной доске. Не задира, не драчун, но собутыльник. И поэтому они были уверены: на драку он посмотрит сквозь пальцы. Хозяева кабачков не так уж часто менялись в городе, парни, у которых кулаки постоянно чешутся, с детских лет знали наперечет всех хозяев пивных и уважали по традиции: этот однажды вышвырнул за драку отца, у того можно посмотреть фокусника, послушать дудочников. Важные фигуры в городе. Не то что Джозеф. Та самая причина, которая на первых порах собирала к нему посетителей, теперь все портила. Многие были уверены: в «Дрозде» делай что хочешь. К тому же Джозеф, требовательный, даже суровый к себе, с другими был мягок, уступчив, с десяти лет он жил среди этих людей, работал с ними и, в конце концов, одолев все трудности и не сломавшись духом, сумел устроить жизнь по своему разумению. Этот податливый характер было легко эксплуатировать. «Старина Джо, а помнишь, как мы…» «А то время, как мы вместе ходили…» И Джозеф помнил, по перед ним стоял выбор: если сейчас он позволит взять над собой верх, дальше будут диктовать они. Это точно.
Когда начиналась драка, у Бетти под кожей точно разбивался вдребезги сосуд безопасности и надежды. В жилах пульсировал страх. Но Джозеф должен остаться хозяином «Дрозда». Она сокрушалась, плакала наедине. Тот, кто любит ее, не должен знать о промокшей от слез подушке. Она останется здесь. Это испытание ее веры в Джозефа, ее чувства справедливости. Такая низость, думала она, прийти и все испоганить; если струсить, уступить им, они решат, что им все всегда будет сходить с рук. Она дрожала как в лихорадке, была на грани обморока. Но пусть не мечтают: они с Джозефом не уйдут отсюда.
Обычно ссора начиналась в зале для пения. Нередко из-за женщины. Иной раз приходили такие, что были в тысячу раз хуже мужчин: пьяные, распутные бабы, осколки того времени, когда в кабачках, посещаемых рабочими, были нередки бои обнаженных до пояса проституток, подстрекаемых стоящими в кружок мужчинами. То время, казалось, кануло в прошлое. Но, видно, не совсем: подобные забавы тлели в памяти, как огонь под слоем торфа, готовый каждую секунду вспыхнуть. Среди них были матери отъявленных драчунов, которые частенько попадали в беду. Двое или трое были уже знакомы с Даремской тюрьмой, сидели кто три месяца, кто полгода. В них больше глупости, чем порочности, говорил Джозеф; да и что можно ожидать от парней, выросших в такой среде. И Бетти извиняла их, ведь они в детстве не знали другой еды, кроме черствого хлеба с повидлом. Учились в католической школе буквально из-под палки, а потом, став взрослыми, шатались по городу и его окрестностям, как бездомные собаки, никому не нужные, голодные, в поисках куска хлеба.
Вдруг раздавался женский визг, летели на пол стаканы, тапер прекращал играть. Джозеф в мгновение ока выскакивал из бара, толкнув туда Бетти и двух официанток и заперев там. Сопровождаемый половыми Франком и Томми, мчался на шум. Хорошо еще, что зал был невелик — одно название, что зал. В такой тесноте как следует не развернуться. Подружки, посторонние посетители пытались вытолкнуть бойцов в коридор, мешали стулья, столы, летевшие вместе с бутылками вверх тормашками на пол. В углу двое: один держит другого за лацкан и колотит что есть мочи по солнечному сплетению; другой, схватив противника за горло, пытается блокировать наносящий удары кулак.
По пути в зал надо улыбнуться одному, посмеяться с другим, отпустить шутку. Возле дерущихся — небольшое препятствие, два-три добровольных усмирителя, только и ждущих момента, как бы самим ввязаться. Джозеф, пытаясь разрядить обстановку, идет прямо на драчунов. Говорит громко, отчетливо только одну фразу: «Хотите драться, деритесь на улице». Еще повторяет и еще, как непререкаемую истину. Высылает всех из комнаты. Вдруг хватает дерущихся за шиворот, встряхивает, кричит: «Идите на улицу! Да! Да! Уходите немедленно!» Опасность заключается, во-первых, в том, что посетители могут счесть эти его слова за посягательство на свободу личности; во-вторых, если при встряске рука одного разжалась, то недолго и самому схлопотать по физиономии. Может статься, что бойцы, осознав нападение третьей стороны, объединят силы и нападут на общего врага: в такие минуты хозяина ненавидят все — и за то, что мешает драться, и за то, что не может драться.