Девятнадцать фунтов десять шиллингов. Больше, гораздо больше, чем стоила ее свадьба. Пачка бумажек, стянутая резинкой, — уплачено торопливо. Мать захватила с собой двадцать пять фунтов на всякий случай.
Спасибо, мать.
За окном дребезжит велосипед, это вернулся Гарри, он барабанит в запертую дверь пивной. Стуча шлепанцами по плитам, спускается мать, спешит отпереть дверь. Почему она носит такие старые шлепанцы?
Отложил в сторону перо, убрал тетради в жестяной ящик с замком. Ключ спрятал в носок, лежащий в комоде.
15
Джозеф вернулся с соревнований гончих в двадцать пять минут пятого. Чтобы не опоздать к вечернему открытию, он пропустил гонку собак старшего возраста. Субботний вечер: быть на месте, хоть трава не расти. Еще есть время подняться, задыхаясь, наверх, стянуть сапоги, бросить куда попало старенький плащ — Бетти потом поднимет.
— Ты выиграл? — кричит Гарри.
— Остался при своих, — ответил Джозеф, прыгая через две ступеньки.
Двадцать сигарет в день. Слишком много. И урезать себя не может, бросить тем более. Да и зачем бросать? Раз нравится. Прощай, свежее дыхание, чистые легкие. Аминь.
Раздет до пояса. Прощайте, мечты похудеть. Полные белые руки: мускулы — от работы в погребе — есть, только заплыли. На скорую руку второе за день бритье. Из ванной в спальню след: брюки, носки, рубаха. Натягивает костюм.
— Бетти! Не откроешь входную дверь?
— Я еще не одета.
— Пошли Дугласа. — С раздражением представляет себе: сидят за столом трое, пьют чай, важные, довольные. Дуглас уже вырос, в голове легкий сарказм. Отец будет без чая, ему жаль себя; начисто забыто, что весь день развлекался, пока они работали.
— Уже половина шестого, — кричит.
Слышит в коридоре нарочито неторопливые шаги Дугласа.
— Ничего, не умрут, если и подождут немного, — говорит Дуглас так, что наверху слышно.
— Дело не в этом, — бормочет, разговаривая с собой, Джозеф, затягивая на чистом белом воротнике бордовый галстук, который никогда-никогда хорошо но завязывается: узкий конец всегда очень длинный, а широкий болтается на груди, как плавник. Слишком поздно заметил, что для этой рубашки нужны запонки.
— Бетти! Помоги вдеть запонки! — Какого черта она покупает рубашки, для которых нужны… ах да, эти рубахи покупал он сам, на аукционе, где распродавались вещи покойного мистера Эдмонда, фермера: неношеные, полдюжины за фунт.
И опять перед глазами сцена внизу: Бетти и Гарри, слыша, как он торопится, смеются над ним. Она передразнивает его крик о помощи. Дуглас смеется нехотя, его так и подмывает что-нибудь крикнуть отцу в ответ. Бетти назло ему отпивает еще глоток.
— Бетти! — Тут уж не до смеху. Это вопль отчаяния. Если в субботний вечер он не выйдет встретить первого посетителя, земной шар остановится. Как этого не понимать? Хотя со стороны у него довольно комичный вид.
— Подождут — не умрут, — говорит как бы в шутку Дуглас.
Мать сразу же встает из-за стола. Идет на негнущихся ногах к лестнице, шлепанцы скорбно хлопают по ступенькам, оглушительно по линолеуму.
— Ты ему не слуга, — кричит ей вдогонку Дуглас.
Гарри смотрит на Дугласа; одергивать брата бессмысленно; наливает еще чашку чая. Ест молча.
Дуглас растянулся на тахте, которая два часа спустя будет занята тремя дородными посетительницами из Дэлстона, которые приезжают в «Гнездо дрозда», потому что им нравится улыбка хозяина и как в этом кабачке поют. Но в этот час тахта — его, и он оскверняет ее: каблуки уперлись в боковую подушку, он ерзает, сбивая и морща чехлы; чашка чаю на самом краю; лицо спрятано в книгу. В иные дни чтение становилось страстью: текст на банках с соусом, газеты, объявления, книги — все так и лезло само в глаза, не насыщая их.
Гарри включил телевизор.
Дуглас взвыл.
Гарри сделал погромче.
— Сделай потише, — потребовал Дуглас.
Гарри только свистнул и продолжал смотреть.
— Послушай, — сказал Дуглас, изображая терпимость, — ты можешь смотреть крикет, но слушать не обязательно.