Как бы то ни было, он приехал сюда, погода была отличная, редкостная, только древние старики да неисправимые ворчуны помнили лучшую погоду для крикета, чем лето сорок восьмого года. Толпа народу была невиданная и в первый, и в остальные четыре дня отпуска; он заключал пари; ворота закрывались прежде того, как начиналась игра, — это еще прибавляло ажиотажа.
Но вот очередь влилась в высокие ворота. Игра началась. Играли гиганты тех дней Брэдмен, Миллер, Липдуол, Хаттон, Уошбрук и Комтон. Одни из самых лучших команд, которые когда-либо удавалось собрать. (Англия бы выиграла, утверждал Джозеф, если бы не Ярдли, капитан-любитель: в те времена капитаном английской команды был обязательно любитель.) Мальчишек то увлекало зрелище, то посторонние приманки. То они тянули шеи, чуть не касаясь Денниса Комтона, который играл на краю, то бежали к лимонадному ларьку, пока на поле было сравнительное затишье — играла защита. Они ходили все пять дней.
Игра окончена, и довольная толпа потекла сквозь ворота на улицу, домой — почитать в газетах о виденной сегодня игре, послушать радиокомментарий. Та неделя была праздником, лучом света, питательной средой для его сентиментальных чувств на многие годы.
— Вы помните нашу поездку в Лидс, смотреть крикетный матч? — решился он спросить.
— Да, — ответили оба одновременно и замолчали, чтобы не отвлекать отца. Они все трое поняли, что, смотря этот крикетный матч, вспоминают ту далекую поездку.
— Нил Харви показал тогда класс. Это был его первый матч, — сказал Дуглас.
— Я думал, ты мог бы стать прекрасным крикетистом, — сказал Джозеф, повернувшись к Дугласу. Дуглас покачал головой, не отрывая глаз от экрана.
— Ну хватит! — вдруг воскликнул Джозеф, утратив в мгновение ока благодушие. — Это никуда не годится.
Похлопал себя по карманам, поправил галстук и суетливо заторопился к двери. Отец становится суетлив, подумал Дуглас с презрением и жалостью. Он силился подавить раздражение, провожая отца взглядом. Но презрение язвило. Джозеф распрямил плечи не только чтобы размяться — он чувствовал, как взгляд сына пронзает его.
Гарри не смотрел, как отец выходит из кухни, не позволял себе втягиваться в этот семейный клубок пристрастий, антипатий и оценок, который Дуглас так иногда запутывал. Он продолжал смотреть телевизор, желая одного — чтобы скорей пролетело время и он мог бы пойти и увидеть Шилу.
Без десяти шесть пришел Дидо. С его приходом начался вечер, и Джозеф уже больше ни на что не отвлекался. Не сказав ни слова, тот получил свою пинту слабогорького, выпил половину одним глотком, отдохнул несколько секунд и, взглянув, сколько убыло, вторым глотком прикончил.
— Теперь и я выпью, — пробормотал Джозеф.
— Теперь и я выпью, — вторил Дидо.
Джозеф, взяв кружку, наклонился над насосом, чтобы спрятать улыбку.
— Хорошо сегодня идет, Джо, очень хорошо, — говорит Джозеф.
— Хорошо идет, Джо, — говорит Дидо, похлопывая себя по брюху величиной с дивную бочку. — Здорово.
И деликатно смакует вторую кружку.
— Надо бы разменять пять фунтов.
— Надо бы разменять, — повторил Дидо.
Джозеф принес сдачу и вышел из игры. Так можно с ума сойти.
Дидо без передышки наливался до половины одиннадцатого, к этому времени он выпивал пятнадцать пли шестнадцать пинт слабогорького. Большинство пили семь-восемь пинт каждый вечер, были такие, что выпивали больше, а по субботам вообще все пили больше. Дидо пил в будни по меньшей мере дюжину кружек, осенью и зимой приходил почти каждый вечер, весной и летом реже.
Он был влюблен в Бетти, но только однажды выдал свое чувство: поцеловал ее в рождественский вечер под белой омелой и подарил коробку конфет за два фунта.
Из-за Бетти он пил пиво только в «Дрозде» и даже стал его неофициальным покровителем. Последние пять лет у Джозефа очень редко случались драки (тьфу, тьфу, чтоб не сглазить), раза два он видел, как Дидо приводил в чувство драчунов. И Джозеф оценил это. «В твоем кабачке, — говорил Дидо, — лучше, чем у многих дома. Она умеет сделать такой уют, лучше, чем у многих в гостиной, Джо. У других черт те что в кабаке творится, как их за то винить? А у нее шик-блеск. Лучше, чем у других в гостиной. Джо, можешь мне поверить».
Дидо сел на угол скамьи, чтобы увидеть Бетти, как только она появится в дверях бара, и стал разглядывать фотографии знаменитых гончих, которыми увешаны стены меньшего зала.