Перед внутренним взором возникло лицо сестры. Майя смотрела с печальным укором. Она всегда так смотрела, когда была расстроена его поведением, и никогда не ругалась. Молча убирала устроенный им беспорядок, молча выслушивала причитания соседки с третьего этажа, молча обрабатывала коленки, когда он, прыгая с крыши гаража, неудачно упал. Но, что бы он не натворил, всегда приходила пожелать доброй ночи перед сном. Гладила по макушке, целовала в лоб. Обнимала.
Майя. Давид уцепился за образ сестры, как за спасательный круг и не сразу заметил, что щупальца исчезли, а вместе с ними ужасное лицо и комната с мигающей ёлкой.
Он вновь остался один. Где-то, где не было ничего. Даже тумана.
4.12 Давид. Окончание
Тут хорошо, — пронеслась странная мысль. Спокойно. А ещё нет ни боли, ни страха, ни любопытства. Воспоминания больше не одолевали, оставив после себя тянущее чувство, но и оно постепенно истаяло. Странная тьма баюкала и качала, что-то, что ещё было им. Но кем им — он уже не помнил.
Давид… — эхом донеслось откуда-то издалека.
Странный звук повторялся снова и снова, с каждым разом становясь громче.
Давид.
Кажется, это его имя. Так его звали. Очень давно. И не здесь.
Давид.
Он даже хотел откликнуться, но не смог. Тьма плотным кольцом обступила единственное всколыхнувшееся искрой желание, и оно тотчас погасло. Только что-то вокруг всё равно поменялось.
Давид!
Ещё громче и настойчивей. А после из маленьких искорок соткался силуэт. Вначале тонкий-тонкий, еле заметный, он засеребрился созвездием в чернеющей пустоте, затем проступила вся фигура. Чем ближе она подходила, тем больше проявлялось деталей и цвета. Уже скоро стало понятно, что это женщина. Высокая, с развевающимися волосами, в кофте-накидке и джинсах. Взгляд сам собой притянулся к её ботинкам: алым с белой подошвой.
Давид…
Она присела рядом на корточки, и он с восхищением рассмотрел тёмно-рыжие пряди и золотистые глаза, обрамлённые длинными ресницами.
Прошу тебя, вспомни кто ты. Как тебя зовут, сколько тебе лет, во что ты одет…
Ей невозможно было отказать, она перечисляла что-то ещё, и он следовал за её голосом. Ответы на нехитрые вопросы сами вспыхивали перед глазами: я Давид, мне семь лет, сегодня я надел синие шорты и красную футболку с человеком-пауком. Лёвка особенно позавидовал футболке, хотя Бэтмена любил больше.
Затем Давид вспомнил завтрак с сестрой. Спор с Лёвкой и жуткий тоннель — как испытание на смелость. Пройдёшь пятьдесят шагов и не струсишь, значит…он никак не мог вспомнить, что это значит. Зато вспомнил кое-что другое.
Варя! Это ты?
Здравствуй.
Я тебя вижу.
А я тебя.
Она улыбнулась. Протянула руку и большим пальцем смахнула невидимую влагу с его щеки. Он всё-таки заплакал. Как девчонка.
Когда я плачу, мне становится легче.
В ответ Давид шмыгнул носом. А Варя тем временем посерьёзнела.
Я обещала помочь найти тебе выход, но, к сожалению, ты зашёл слишком глубоко, и просто так вернуться домой не получится. Поэтому ты должен очнуться. Сейчас же.
Значит, я всё-таки сплю? И ты не на самом деле? Почему-то последняя мысль огорчила.
Я на самом деле, — она ласково на него посмотрела, — но ты прав, это похоже на сон, только от происходящего здесь зависит, проснёшься ты или нет. У нас не очень много времени, поэтому прошу, доверься и постарайся не пугаться, когда придёшь в себя и увидишь место, где оказался.
Я не трус! Кулаки сжались сами собой.
Я знаю.
Варя снова улыбнулась, и поймав его ладонь, легонько сжала.
Что нужно делать? Давид был серьёзно настроен и готов совершить любой подвиг. У него даже немного захватило дух от предстоящего приключения.
Нам нужно объединить усилия. А для этого мне придётся немножечко побыть тобой, а тебе мной.
Как это?
Сейчас поймёшь.
Варя подняла обе ладони, развернув к нему.
Приложи свои.
Давид сделал, как попросили и тут же округлил глаза, — его ладони провалились сквозь Варины.
Хорошо. Удерживай их и подумай, что я — часть тебя.
Давид хотел спросить, как это сделать, но не успел. Его подхватило невидимое течение, будто он совсем ничего не весил, а перед глазами понёсся поток воспоминаний. Не его, — чужих. В них было много сменяющих друг друга людей, смеющихся и грустных, просторная больничная палата и ночные огни неизвестного города. За одно мгновение он успел побывать в стольких местах, что чуть не задохнулся от нахлынувших паники и изумления.
Поток сошёл на нет так же быстро, как появился, и тут же ноги стали наливаться тяжестью. Давид ощутил промокшие стопы и кроссовки, напряжённый живот, вспотевшие ладони и вздымающуюся грудь. Вслед за этим вспыхнули щёки и зачесался кончик носа.