В горле пересохло, а сердце замерло.
Зачем он приехал? Что ему нужно? Неужели, главный рассказал про Варю? Это первое, что пришло на ум. Зачем бы ему ещё гнать за кемпером? Он хочет узнать всё из первых уст и наверняка злится, что она не призналась ему там, у озера. Женя прикусила губу, затем одёрнула себя и попыталась сделать сложное лицо. Пусть только попробует наехать.
Тем временем бывший пристроил шлем на руль и направился к ней. Чувствуя, как пульсирует место ушиба, она убрала руку с кемпера и пошла навстречу, но успела сделать не больше пяти шагов. Алекс быстро оказался рядом, обдав запахом пота и табака. Пыльный, взъерошенный и… совсем не злой, скорее растерянный. Он тяжело дышал, будто всё это время не ехал на мотоцикле, а бежал марафон.
Они замерли друг против друга. К пульсации в голове присоединилась сердечная мышца. Господи, ну чего он так пялится? Пялится и молчит? И опять небритый, наверное, не успел. Сейчас его глаза, подсвеченные солнцем, напоминали гречишный мёд. Густой и вязкий, обрамлённый светящимися ресницами. Светло-русая чёлка торчала во все стороны, но ему так шло. Этому гаду всё шло. Женя опустила глаза, смаргивая наваждение и начиная нервничать ещё больше.
Ну давай говори, зачем пожаловал, — мысленно подтолкнула она его.
— Женя… — немного охрипшим голосом выдохнул Алекс. Его руки дёрнулись, будто он хотел к ней прикоснуться, но в последний миг передумал.
— Не уезжай.
Она подняла глаза и встретилась со взглядом, полным отчаяния и надежды.
— Ты мне очень нужна.
В горле окончательно пересохло, а от сердца к конечностям прокатилась горячая волна. Это то, что она подумала? Или он просто узнал про Варю и хочет, чтоб она ему помогла, поэтому просит остаться?
Видимо, терзания отразились на её лице, потому что в следующий миг Алекс шагнул ближе. Он хотел что-то сказать, но тут открылась дверь и из кабины донеслась гневная тирада Руста.
— Хватит меня удерживать, я должен высказать этому дол*бу, что из-за него мы чуть не… — дальше было непечатно. Затем дверь захлопнулась, и голос Руста стал тихим и неразборчивым. Наверное, док его остановил.
Алекс даже бровью не повёл. Дождался затишья и произнёс:
— Я люблю тебя.
Первым желанием было стукнуть этого придурка. Вторым — стукнуть ещё раз. За то, что у него всё было так просто: решил, приехал, сказал и теперь стоял тут, как ни в чём не бывало, а у неё тряслись руки, и сердце, кажется, совсем сошло с ума. За то, что все те опоры, которые она с таким трудом выстраивала последние дни, рухнули в один миг. За то, что внутри разливалась волна первобытного счастья.
Женя вдруг рассмеялась. Наверное, это было нервное, но она ничего не могла с собой поделать. И этот дурацкий смех имел все шансы перерасти в истерику, но крепкие пальцы, обхватившие плечи, привели в чувство.
Похоже, Алексу было совсем не смешно.
— Женя? — Он напряжённо всматривался в её лицо.
— Я…
Слова застряли в горле, а в уголках глаз защипало. Поэтому она просто протянула руку и коснулась небритой щеки, проверяя, взаправду ли это. Колючий, живой, настоящий. Алекс прикрыл глаза и поймал губами её пальцы, оставляя на них пылающий отпечаток. И пока она не успела прийти в себя, наклонился к приоткрытому рту, обдав горячим дыханием, и поцеловал. Вначале нежно, а затем более требовательно.
Могла ли она сопротивляться его напору? Нет, никогда. Могла ли думать в этот миг о чём-то, кроме губ, ласкающих её, и рук, сминающих на спине сарафан? Вряд ли. Её руки обхватили его за шею, и сама она поддалась вперёд, прижимаясь всем телом, чувствуя, как голос разума тонет в потоке захлестнувших чувств: ему не всё равно, и он хочет быть с ней.
Говорят, всё происходит вовремя, но разве это правда? Женя ненавидела эту фразу, потому что вовремя приходил только автобус в её детстве, всё остальное — сплошной хаос, в котором иногда случались счастливые совпадения. Она умела им радоваться, но никогда не обольщалась. Жизнь научила, что если повезло однажды, это всего лишь исключение из правил.
Вот и сейчас.
Алекс оторвался от неё и повторил:
— Я люблю тебя. Пожалуйста, останься.
Она бесконечно долго смотрела в его глаза, будто заново узнавала. Любовалась благородными чертами лица, прямым лбом, широкими бровями, упрямой линией рта, только теперь замечая накопленную усталость. Эти дни и ему дались нелегко.
В голове метнулась болезненная мысль: почему он не сказал этого раньше? И тут же исчезла, задавленная навалившейся ответственностью. Разве бы это что-то изменило? Ей всё равно пришлось бы согласиться на предложение Максима Петровича. Из-за Вари.