Она сжала трясущиеся пальцы в кулаки и стоически снесла его критический взгляд. Даже не икнула, хотя ей очень этого хотелось.
— Ну что же, — несколько разочарованно прохрипел агент 0014, который все еще надеялся, что продавщица по какой-нибудь волшебной причине не решится на поездку, — забирайтесь и держитесь крепче.
Людка готова была держаться за него так крепко, как только была способна, но она понятия не имела, каким образом залезть на сиденье. Для молоденькой длинноногой девицы эдакий кульбит был бы парой пустяков. Однако измученной тяжелой полудеревенской жизнью, тремя мужьями и прилавком продавщице, которая свои колени могла лицезреть разве что в зеркале, столь рискованные движения были противопоказаны. Ну, для начала, они бы выглядели просто неэстетично. Как бы вам понравилось проделывать нечто откровенно безобразное в присутствии кавалера?
Людка застыла в нерешительности. Душа агента 0014 задрожала в робкой надежде.
— Может быть, расскажете, как добраться и… — едва сдерживая радостные нотки в голосе, спросил он.
«Боже мой! — снова восхитилась Людка. — Как же он деликатен! Какое у него доброе сердце! Ради женщины — глупой толстой трусихи — он готов пожертвовать частичкой своей гордости. Ведь мужчине очень важно продемонстрировать свое средство передвижения в действии. Отказаться от такого процесса все равно, что сбежать с брачного ложа! Нет! Я не позволю ему пойти на такие жертвы. Что я, идиотка?!»
В глазах ее мелькнуло горделивое превосходство над собственной слабостью. И агент заметно сник. Он сглотнул ком в горле и сипло проинструктировал:
— Ногу ставите на подножку, вторую переносите через сиденье.
— Ага, — пискнула она и попыталась выполнить указание.
С пятого раза, красная от стыда и натуги, она все-таки взгромоздилась на мягкую кожу. Руки и ноги ее уже откровенно дрожали. Сердце бултыхалось в области таза.
Душа агента к тому времени истекла кровью и ядом самых изысканных замечаний по поводу тяжести и удивительной неповоротливости его спутницы. Пару раз из его плотно сжатых губ все-таки вырвались грязные ругательства. Слава богу, из-за собственного надсадного пыхтения она ничего не расслышала. Когда она уселась и даже слегка распрямила спину, агенту 0014 стало совсем плохо. Его верный железный друг подсел на заднее колесо, да так заметно, что агент едва слышно заскулил. Но делать было нечего.
«Женщинам не место на дорогах!» — со злостью заключил он и, всхлипнув, прыгнул за руль.
Толстые ручищи тут же облепили его по бокам. Агент поморщился. Он ничего не имел против женщин, даже против таких огромных. В конце концов, каждая женщина представляет определенный интерес, иногда и исключительно познавательный. Но вся проблема в том, какая женщина окажется за твоей спиной, на твоем мотоцикле. И стоит ли дело того, чтобы на твоем мотоцикле оказалось нечто, совершенно не гармонирующее со стихией скоростных поездок. Тут агенту немного полегчало. Он решил, что спасение мира, в общем-то, стоит подкачки шины и рихтовки осей. Он завел мотор и покатил по дороге.
Первая вмятина на дороге заставила его заново пережить только что забытую проблему несоответствий, ибо мотоцикл так жалобно крякнул задним колесом, что у агента свело сердце.
— У того дерева будет развилка. Нужно свернуть направо, — прорычала ему в ухо спутница.
«Дело есть дело». — Агент вздохнул и слегка прибавил газу.
Сегодня Коля Щербатый (а для некоторых Николай Сергеевич) сам управлял огромным джипом марки «Тойота». Уж слишком далеко все зашло. Ситуация, похоже, приняла серьезный оборот еще до их появления. А такого Щербатый не выносил. Одно дело, когда ты сам кашу завариваешь, потом сам ее расхлебываешь. Другое — когда дело заваривает Иннокентий Валерианович и, доверяя тебе свою жизнь и все такое прочее, просит расхлебать. И уж совсем поганое дело, когда кто-то с ветру наворотит ненужного дерьма, перемешает в нем кого ни попадя, а ты потом кати к черту на рога и отмывай всех, чтоб узнать, кто свой, кто чужой, да убирай тех, кто в отстое. Щербатый в сердцах сплюнул в окошко.
— Колян, — хохотнул Михеич, чей хриплый бас вполне соответствовал его грузному телу, — окно-то открой! Чего в стекло харкаешь!