Зеркало (дезертир-предатель-заговорщик!) показало ей… гномиху.
А ещё большое пятно на обоях цвета ноябрьской травы… очень неровно приклеенных в свете лампы.
Пя-тер-ню. Следы от жирных пальцев Пня на лакированной крышке комода.
Бельевую корзину им поломанную, и носки «не по-праздничному» поставленные в угол.
Напольная вешалка от небольшой конторки «Прутья в дом» определённо сломалась бы при первом же ударе.
Её было жалко.
Складочки-складочки оказались живучи точно гномы.
Ингрид чуть повернулась — оценила вид сбоку.
Увы, и в этом отношение ВРАГ в раме нашёл где поставить ей… Большую запятую.
Гномиха вернулась в исходную позицию.
Она… посмотрела… хорошо ли уложена борода…
Блестят ли натёртые воском медные кольца на усах?.. Не перекрутились ли?..
— И учти!.. Никаких в этом году «на посошок» и «мы проводим»!
Традиционная свеча типа шахта завалилась набок. Пришлось поправить.
— Мне и прошлого года хватило! На год вперёд!
Красные, кругленькие пяточки Ингрид мягко забили по полу.
Уже начавший трескаться, древний камень, по счастью, выдержал.
« И никто!.. Никто не догадался вытереть пыль!.. И коврик поправить!»
Ингрид сделала Сама!
Чуть замедлившись, она заглянула за косяк.
Пень уже был одет.
В тяжёлых универсальных оркских сапогах на подковах. Штанах «не жалко» и ультрамодном когда-то эльфийском прозрачном шарфе цвета больного среднеболотистого дракона… Он выглядел… потрясающе.
Пуговицы глава семейства, естественно, не застегнул. И его ободранная спецовка «Да-мы-такие» была распахнута решительно напрочь!
…За спиной у Пня в виде большого «креста» красовалась пара отличных, готовых бежать хоть сейчас, охотничьих лыж.
Нога его была занесена над подоконником.
Ингрид… моргнула.
— Ты в баню?
Глава II. Разговор влюблённых
На совершенно голой макушке супруга играл очень радостный предпраздничный лучик.
Стена была «недолюблена».
Ещё пара ударов, и она бы выглядела пристойно, но пока… пока что до этого было далеко. Каждый день, возвращаясь с работы, вместо того, чтобы взяться за кирку, Пень брался за молот.
Благодаря усильям хозяйки, с годами-таки появилась кухня и уборная. Спальня, а следом, внезапно, детская. Гостиная… но всё это оставалась в «черновом» наброске.
Как хороший рысак, Ингрид предпочитала выходить на финишную черту (на праздник) без временных опор, а также следов от дота* в их гостиной.
На сей раз у неё… не всё получилось.
Годы брали своё, и даже шкаф со второго этажа, сервиз и грамота «Лучшей швее на дому» неспособны были прикрыть всей драмы оголённой породы.
Не надеясь на мужа, гномиха Сама, как муравей, притащила его дубовое кресло. Его рабочий столик и пробабушкину вазу с неё саму размером.
Фарфор она поставила в противоположном конце гостиной.
… И дважды помыла окно, чтобы яркий зимний отсвет играл на очень тонкой лазури.
Почему-то… полурабочий стол Пня… пришёлся не к месту.
Строгий, знающий как будто все тайны мироустройства взгляд Ингрид сразу подметил — торчащую в верхнем-дальнем-левом углу руду. Пенька даже о ней не позаботился.
«Салфетку надо будет повесить», — решила Ингрид.
И на этом пока что остановилась.
Оценив вид мужа, она ненавязчиво посмотрела на трофейные часы.
Коротенький пиджак с золотою вышивкой затрещал на нежных, покатых плечах жены и матери.
Сколько веков она уже тянула эту ношу.
— Ещё только три, — заметила гномиха.
— Ну… да.
Пень не столько согласился, сколько кивнул.
И свиснул носом.
Ещё в молодые годы бревно угодило ему в переносицу, так что всякий раз, когда это было не к месту, гном начинал свистеть.
Полненькие пяточки Ингрид вновь забили по уставшей породе. Обойдя верстак устройства книжка и подвинув пальцем рубанок (тот лежал уж очень криво), она приняла головной убор из рук главы почтенного дома.
Очень мило улыбнулась:
— Не пойдёшь.
Пень вздрогнул. Живописно грязные пальцы его тут же вцепились в край лисьей «тумбы». Фирменные, на конской подкове, сапоги забили по краю подоконника.
Ткань натянулась.
— От-пус-ти.
— Пять-сот крон сто-ит.
Пень отпустил.
Ингрид, подув, оправила рыжий мех.
Гневный присвист выдал раздумья Пня.
Всклокоченный и в благородной проседи, с вечно торчащей бородою он напоминал внушающую картину.
Под густыми бровями гнома угрюмо сверкало пламя древнего горна.
— Я же договаривался!.. Ты же знаешь. У ёлки.
Ингрид знала всё.
— На три часа?
— Да!
— С Каской.
— Н-у… да.
— И насколько он в этот раз опоздает?
— …
Чувствуя, что козыри уходят, Пень принял вид оскорблённый.
Усы его стали подниматься, поднялись ежом, отражая поток скорой мысли.
— Я его подожду.
— В лесу?
— … Да, но … он же придёт!
— Как только навестит жену, любимую тёщу и собаку брата!
— … Тогда я здесь подожду, — весьма рассудительно выдохнул Пенька.
— Раздевайся!
Ответ червонной дамой.
Столь внезапно возникшее, новое требованье, буквально поставило Пня в неудобную позу. Пенька хмуро воззрился на большую люстру… Им выдолбленную в позапрошлый четверг. Из завскладом.
На вазу, вырезанную гномом из камня.
Из шахты, где он подрабатывал по выходным.
Теченья его стратегической мысли не хватало.
Пора было вскрываться:
— ЗАЧЕ-ЕМ?
— Да ты вспотеешь! А после на мороз! Тебе прошлого года мало было?!
Джокер, а сверху ещё один туз…
Такая пошла игра.
Пень оставил карты «с богом».
Чуть поразмыслив, он перешёл на шахматы.
А ещё немного подумав — на щелбаны. Старинную игру всех гномов, с которой он возился каждый обед.
(С королей великолепно слетала корона, а похожие на статуэтки кони активно рассовывались благодарной публики по карманам).
«И одна фигура может влететь в лоб!»
Поглядев на торжествующую супругу, на пол, который очень скоро придётся мыть, Пень… как на закланье, подошёл к своему столу-верстаку.
Поправил рубанок. Глянул на стружку: не слишком ли та запылилась?
Взяв рабочую кепку, он тяжело вздохнул:
— Пойду я.
И, пока супруга делила три на восемь, — бросил лыжи в окно.
— Ах ты!... — Ингрид вспыхнула. — Если забол*ешь…
Что конкретно пообещала главе семейства его судьба.
Что сулил день грядущий, — по счастью, этого Пень уже не успел услышать.
Так как вышел в окно.
Несколько раз он перевернулся в воздухе… а после лицом уткнулся в молодой, такой хрустящий, нежный снег.
Победа!
* Дот — первый подручный инструмент любого гнома.
Отсылка к шарошечному долоту.