Очень хорошо, что хотя бы в конце стало ясно, что дело было не в православии, не в Боге, не в идее осуществлять Евангелие на практике. Дело было в тяжёлой психологической проблеме Эльзы, в которой она не была виновата, потому что не осознавала её, и в которой ей могли бы помочь специалисты, если бы хоть кому-нибудь было бы о ней известно и если бы она сама захотела, чтобы ей помогли.
Герберт написал Эльзе мягкое, деликатное письмо обо всём этом, закончив словами:
«Спасибо за твою искренность. Она мне была необходима. Это был тот самый главный кусочек пазла, которого мне не хватало, чтобы понять, что же произошло. Более того, это снимает вину с Бога, с тебя и с меня».
И получил ответ:
«Там ещё много чего можно дописать: и как я молчала обо всех неудобствах и терпела до конца, лишь бы не потерять тех отношений, что были; как подстраивалась под любые идеи и роли ради этого. И на разрушение пошла, только когда окончательно стало ясно, что внимания и тепла я больше не получу. Ты утонул в концепциях. Сейчас, по крайней мере, никаких иллюзий о любви — пошла, потрахалась, дозу свою получила и свободна на время, а там снова по кругу. На деле я тебе никогда и не была нужна как человек. Как любимый человек. Не за приют надо было бороться с моей болезнью, а за меня и за свою любовь. А у тебя свои проблемы — ты очень добрый. Но никого не любишь, кроме себя…
Ты был виноват только в одном: что твоя жена осталась один на один с её проблемами, и ни под каким видом ты не соглашался заняться, понять и помочь, прикрываясь Евангелием, как щитом. Понимать и помогать чужим было интереснее, чем своей обрыдлой Эльзе, на которую и так ушла вся твоя бесценная жизнь. Ха-ха-ха! Я уже всё поняла сама. Счастья тебе с твоим Богом».
ЭПИЛОГ
Как хотелось бы, чтобы хоть одна строка этой книги была выдумкой, неправдой. Увы!..
Герберт, несмотря на то, что был сначала дельцом, потом писателем и даже священником, на самом деле всегда представлял себя плюшевым медвежонком, а Эльзу — зайчонком. Он верил, что рай — это такое место, где они вечно будут жить в сказочном ласковом лесу. А Бога представлял добрым, покровительствующим этим плюшевым малышам.
Но и Эльза, и Бог разрушили эти грёзы, и медвежонок остался плакать один у картины с отвернувшимся распятым Христом.
Трудно Эльзе и Богу было не разрушать этот сказочный плюшевый лес? Ну, хорошо, Эльзе понятно чего, а Богу-то что не хватало? Но они оказались злыми, и медвежонок не представлял себе, как они посмотрят ему в глаза после всего, что он пережил.
Пока Герберт не умер, у них с Богом не было случая посмотреть друг другу в глаза, а вот глаза Эльзы были сначала стеклянными, потом нагло встревоженными, а теперь безнадёжно пустыми. Медвежонок закрылся лапками, чтобы их не видеть, и решил: «Если у Бога такие же пустые глаза, то лучше я зажмурюсь!».
— Дорогой Плюшевый Медведь! — обратился к нему Бог. — Не вздумай зажмуриваться! Бог тебя любит!..Но Он очень загадочный…
