Минуты три блаженствую у вентилятора, остужаю свою потную физиономию. Потом, громко топая, направляюсь к ее двери, даю понять, что я иду. Стучусь, немного выжидаю и открываю дверь. Она вскакивает с кровати, подходит и захлопывает ее. Ба-бах! Великолепно. Я хватаю стул. Потом повторяю в той же последовательности: стучусь, выжидаю, открываю, она опять вскакивает, только вот захлопнуть дверь ей не удается: я быстренько ставлю в проеме стул. Сработало. Завязывается вполне светская беседа.
— Извините!
— А в чем, собственно, дело?
— Ваш стул мешает мне закрыть дверь, а я хочу лечь.
— Я знаю, но мне, прошу прощения, это несколько досадно. — Я усаживаюсь на стул верхом, кладу локти на спинку.
Я, разумеется, еще не все сказал, но она могла этого не понять, поэтому без всякой паузы продолжаю:
— Поговорим о Боге, вот это действительно интересная тема.
Ох, что тут началось! Мы бросаемся на постель, затыкаем ушки, зарываемся лицом в подушку и издаем громкие «вау-вау!», это уже даже не вопли, а какое-то верещанье. Примерно этого я и ожидал. И заранее приготовил ответный пас.
— Отлично. Я не рассчитывал на легкую победу. Ты девушка умная, с твердыми взглядами, я был бы даже немного разочарован, если бы ты сразу сдалась.
Она не слышит меня, продолжая вдохновенно выкрикивать свои «вау-вау-вау», колотит ногами по матрасу, выбивая из него облачка пыли.
У меня першит в горле, я кашляю.
— Для этого, разумеется, требуется смелость. И знание предмета. Ты как, уже хорошо подкована?
— Ха-ха-ха! — доносится с кровати.
Я машу носовым платком, отгоняя пыль.
— Мы могли бы начать с понятия «продукт»: кто кого творит? Мы — Бога или Бог — нас? Кто продукт, кто — производитель? Или мы только участники бесконечных проектов? И неосуществимых. Как ты думаешь, Рут?
Она продолжает смеяться, «ха-ха-ха», ее ладони соскальзывают с ушей. Мне велено заткнуться, ну-ну, так я и послушался.
— «Искания чистого сердца превыше разума, ибо сердцем мы черпаем вдохновение». Как тебе это? Нравится?
В ответ мне — та же мантра: «ха-ха-ха, заткнись».
Ей-богу, надоело, и ноги затекли. Я снова начинаю говорить, хотя не уверен, что она уже в состоянии что-то услышать.
— Какое из этих высказываний принадлежит Баба, а, Рут? «Искания чистого сердца превыше разума, ибо сердцем мы черпаем вдохновение». Или: «Ум подобен пропеллеру: когда ты его выключаешь, лопасти продолжают крутиться, снова и снова». Так какое?
Там, на матрасе, на миг — полная тишина, потом раздается тяжкий вздох, потом еще один — это она перевела дух — и снова:
— Ха-ха-ха, заткнись, ха-ха-ха, заткнись. (Второе «ха-ха-ха» — чуть глуше.)
— Все?
— Ха-ха-ха, заткнись.
— Спасибо.
— Ха-ха-ха, заткнись.
Я жду. Рут утыкается лицом в матрас.
— И еще он говорил… вот это: «Чтобы возродиться, ты должна найти мастера, который очистит тебя от политической и социальной скверны. Только мастер способен сорвать эти путы, самой тебе не справиться, ты слишком крепко привязана к прошлому». Ведь говорил?
Я слышу яростное шипение: «Ч-черт!» Рут, с пылающими щеками, вдруг садится и — бьет меня в самое больное место. Говорит, что фиг ее кто заставит слушать такого типа, как я, который красит волосы.
Рука моя непроизвольно тянется к макушке, к влажным реденьким волосам. Она этого жеста не заметила, по крайней мере никаких комментариев не последовало. Зато я сам тут же ее поддел:
— Чересчур поверхностный довод.
Рывок — ее ноги качнулись над полом, коротенькая перебежка к другой кровати. Очень ей не понравилось слово «поверхностный», я бы сказал больше: оно оборачивало ее безобразную реплику против нее самой.
— Так все-таки какое из высказываний принадлежит Баба?
Пауза, ну-ну. Нельзя позволять ей думать.
— Можешь угадать? Ну, давай, ты же знаешь его учение, верно?
Рут облокотилась на колени и подперла щеки кулачками. Долгие раздумья завершаются следующей фразой:
— Могу я получить свою обувь?
Это уже бунт, чреватый непредсказуемыми поступками, а я тут с ней один, без помощника, который мог бы в случае чего подстраховать. Само собой, отвечаю категорическим «нет».
— Ты же сама согласилась здесь остаться, босичком тебе будет проще — никакого соблазна.
Тяжкий вздох.
— Как же это все меня раздражает!