А этот еще и успокаивает:
— Все нормально. Рут, не нужно смущаться.
И… и я уже ничего не понимаю, что нужно, как нужно… снимаю с шеи четки, которые мне подарил Баба, перебираю их, сосредоточенно глажу, не видя ничего вокруг. Глажу, пока не устают пальцы, глажу эти (такие приятные на ощупь!) кругленькие шарики. Потом… зажав четки в горсти, слегка замахиваюсь, подскакиваю к Пи Джею и — швыряю их в физиономию, прямо в потную его физиономию, а потом — бегом на улицу.
Одно, только одно желание: спрятаться. Но он несется за мной следом и вскоре нагоняет, еще бы не нагнать, сам-то в ботинках. Я резко оборачиваюсь, и мы сталкиваемся, от неожиданности он в меня врезается и хватает за руку, чтобы не свалиться. Опять я проигрываю, безнадежно. Я бы так и так проиграла, зачем же он меня еще хватает?
— Я уже как-то вас просила: не смейте меня трогать. Никогда. Мое тело принадлежит мне! И только мне — понятно?! Что лезешь, старый мудила? А не прошвырнуться ли тебе в город, там и найдешь себе подходящую дырку, усек?
Я отворачиваюсь и делаю рывок вперед. Все равно не отстает, я слышу равномерное шуршание под его подошвами.
— Вот было бы классно, вот бы я за тебя порадовалась!
— Вообще-то тебе полезней было бы поплакать, — говорит он.
— Ха-а! — Я смотрю на него через плечо и начинаю картинно хохотать. — Боже, какая была бы трогательная картинка… вот что вам нужно? Да?
Он пожимает плечами, обе руки засунуты в карманы.
— Нет, не так. Просто, почему бы и не поплакать, если хочется?
— Да катись ты… — Я иду дальше, он идет за мной.
— У меня и в мыслях не было как-то тебя унизить… ущемить в правах. За этим отправляйся назад, в объятья Матери Индии. Вспомни, как там обращаются с женщинами. Ну да, ты не замечала все эти тихие хмыканья, гул, это витающее в воздухе неодобрение, любое ничтожество может войти и сказать: «О, да тут девчонка», и бедняжка, вся красная, пулей вылетит вон.
Я смотрю на него, какой-то еще гул придумал… Мне-то что? Мне обидно, что я сейчас чувствую себя второсортной дешевкой, оттого что я женщина. Ну что ж, пусть… лучше бы они вообще нас уничтожили, тогда их величествам мужчинам, по крайней мере, некого будет обливать помоями…
Пинаю камень, второй, третий…
— По крайней мере, они там честные. — Я поддеваю носком большой ком земли.
— Прости, не понял?
Такой умный, а не понял. И я очень медленно и четко выговариваю:
— Они там, в Индии, более честные, не скрывают своей ненависти к женщинам.
— Лично я не испытываю к женщинам ненависти, люблю милых дам.
— Да что вы? — говорю я, делая вид, что еле сдерживаю зевоту. — Дамы — это не для вас, вы наверняка предпочитаете иметь дело со смазливыми куколками. «Ой, какой ты умный, ты просто супер. Жутко хочу в какой-нибудь шикарный ресторан, пусть мне все обзавидуются, а уж после того, как я высосу из тебя кучу денег, может, так и быть, пососу и что-нибудь еще…»
Никакого впечатления, только скользнул по мне глазами. Я сворачиваю в сторону и сажусь на большой плоский камень. Чувствую, как стучит в висках.
— Могу я наконец побыть одна? Совсем одна?
Он осматривается, настороженно вглядываясь в каменистое плоское пространство.
— Ладно, только скажи, в какую сторону мне надо идти.
12
Рут хочет взять тайм-аут — да ради бога! Середина дня, часа два. Идет наш второй день, сегодня двенадцатое декабря. По-моему, вторник. Вот что занимало мои мысли, когда она вошла и заявила, что ей хотелось бы перекусить на воздухе, — да на здоровье. Честно говоря, я даже благодарен ей за эту передышку. Надо же, все продолжает отчаянно защищаться, сводить со мной счеты. То, с чем она так носится, мало меня трогает, вернее, вообще не трогает. Если разобраться, все ее поиски Абсолюта замешаны на гордыне и кажутся мне совершенно никчемными. Когда топаешь ножкой, стоя в трясине и почти ничего не зная про свое болото, рано или поздно непременно увязнешь. Так-то, милая девочка.
Скучно тут или весело? Весело. Мне — точно. Она ревниво отвоевывает свой маленький клочок пространства, мечет громы и молнии, никого и ничего не замечая вокруг. Ситуация такова, что приходится на многое закрывать глаза. Ее во всем слегка заносит, причем амплитуда настроений очень велика: то вся вибрирует, как натянутая струна, то шалит, то агрессивна до грубости, то просто агрессивна… Когда как струна и просто не подступись, это разжигает мой азарт; когда начинает буйствовать и шалить, я знаю: боится случайно слишком себя раскрыть. А агрессивность, в сущности, просто каприз, лишь бы назло мне. Но нам, специалистам, не положено сердиться на жертву психического насилия: ее разум загнан в капкан, она пленница ашрама и готова кишки из меня выпустить, если я посмею хоть намеком задеть сию священную обитель.