Однако Екатерину обвинили в государственном преступлении, так как она скрыла, что была уже не девушка, когда отдавала Генриху свою руку.
Снова зазвонил погребальный колокол, и черный флаг на зубцах Тауэра возвестил, что голова королевы упала под секирою палача, а герольды провозглашали на улицах Лондона, что, «по праву и справедливости», герб и имя казненной королевы должны исчезнуть со всех общественных зданий, а все ее портреты подлежат конфискации.
Это последнее бесчестье было придумано графом Линкольном, министром Генриха VIII и заклятым врагом Екатерины Говард.
Во дворце могущественного графа Килдара, у углового окна, в среднем этаже, виднелась высокая, стройная фигура девушки, наблюдавшей сквозь слезы за тем, как констебли снимали с таверны вывеску с гербом королевы Екатерины. Пульс девушки лихорадочно бился, красивые члены дрожали от ужаса, а сердце сжималось невыразимой тоскою.
– Бедный Генри! – вздохнув, промолвила она. – Как должно быть тяжело ему в настоящую минуту!.. Его сестра казнена, родовой герб его имени подвергается поношению, а самому ему, его брату и всем близким грозит опасность тяжкой немилости короля! Ведь они ближайшие родственники несчастной Екатерины, а Генрих – этот ужасный тиран, не щадящий никого, кто так или иначе навлек на себя его гнев, – не остановится распространить свою ненависть на всех, кто был близок к виновному… Господи, научи меня, что мне сделать, как помочь Сэрреям? Ведь они – друзья нашего дома, и я сроднилась с ними всей душой!.. Если их постигнет какое-либо несчастье, оно так же тяжко, как и их, поразит и меня!.. Пойти к отцу, просить у него заступничества? Но согласится ли он на это? Ведь он так дорожит своим положением при дворе!..
В этот момент открылась дверь, и в нее вступил тот, кем только что были полны мысли молодой дочери графа Килдара. Девушка быстро повернулась и с тревогой на лице пошла навстречу Генри Сэррею.
Не дожидаясь его приветствия, она, протянув ему обе руки, воскликнула:
– Дорогой друг! Вы страдаете? Чем, чем могу я помочь вам? Я слаба и бессильна, но знайте, что мое сердце всецело разделяет ваше горе!..
– Благодарю вас, миледи Бетси! Иного отношения я и не ожидал от вас… вы всегда были добры ко мне и брату!..
– И это мое расположение к вам окрепло еще более теперь, в минуты вашего горя и той опасности, которая грозит вам со стороны короля… Бегите отсюда, сэр Генри! Спасите себя от гнева тирана!.. О боже, как я ненавижу его!.. Мне страшно, противно видеть его скверную фигуру, улыбающуюся в то время, как на эшафоте льется кровь жертв его кровожадности… О, что бы я дала, чтобы избегнуть возможности бывать в его дворце, проникнутом насквозь ужасом и страшными замыслами!.. И я сделаю это!.. Пусть мой отец говорит что хочет, но я не последую ни одному приглашению короля!..
– Но, миледи, ведь вы этим навлечете на себя гнев короля… ведь начнут расспрашивать о причинах, и, весьма вероятно, зная о вашем расположении ко всей нашей семье, заподозрят, что вы уклоняетесь бывать при дворе из-за того, что там тяжело оскорбили нас…
– Мне все равно!.. – воскликнула леди Бетси. – Зато моя душа будет спокойна!.. Но довольно говорить обо мне!.. Спешите вы сами избегнуть опасности!..
– Нет, я не боюсь никакой опасности! – гордо воскликнул Генри Говард, граф Сэррей. – Я всегда сумею защитить себя, и для этого у меня есть два орудия: моя шпага и мой стих… О, последний часто колет еще сильнее, чем первая!.. Бог поэзии дает своим избранникам мощь, более сильную, чем сталь… в их распоряжении слово, а оно наносит более сильные удары, нежели меч… И этот кровожадный Генрих почувствует силу моего слова!.. Он думает, что он безгранично велик и могуч и может вершить все что ему угодно… Но он ошибается!.. Сила свободного слова разит каждого – и слабого и мощного, и слово поэта, в особенности то, которое подмечает и бичует все слабости ненавистного тирана, легче и скорее, нежели самый строгий закон, повиновение которому достигается под угрозой хотя бы смерти, запоминается народом!.. Час моей мести Генриху близок!.. Вчера я написал поэму, в которой, бичуя все мерзости, совершенные Генрихом, я облек в поэтическую форму зловещее предсказание роду Тюдоров, вырвавшееся из уст несчастного Кромвеля перед его мученической казнью… Пройдет несколько дней – и вся Англия будет с наслаждением упиваться моими строфами. И если на Генриха не действуют вопли его жертв, если на его сердце не оказывают впечатления стоны и муки несчастных, зато больно кольнут его стрелы моей сатиры и ужас содержания моей поэмы!..
– Безумец! Что вы хотите сделать! – с ужасом воскликнула леди Килдар. – Умоляю вас, уничтожьте эту поэму!.. Ведь она, несомненно, приведет вас к гибели!.. Если уже теперь над вами навис грозящий ежесекундно обрушиться меч, если теперь грозит вам возможность смерти только за то, что вы родственник несчастной казненной королевы Екатерины, вашей двоюродной сестры, то что же будет, когда вы стрелами своей безумно смелой речи затронете лично короля?