Переправу закончили в темноте. Вышли на берег; местность незнакомая. Карт нет. Мороз...
Обстановка тревожная. Отведя полк к правому флангу, я с группой всадников выехал вперед на разведку. Возвращаясь мимо сторожки лесничего, мы натолкнулись на засаду белых. С крыши застрочил пулемет. За нами с гиком бросились полсотни казаков. Привстав на стременах, кричу во весь голос:
— Занимай лесок!
Руки окоченели. Вижу, с правой стороны нагоняет меня всадник с вытянутой вверх рукой, в руке — граната. Выхватываю наган, стреляю — промах. Всадник кричит:
— Что делаешь, командир?
Я узнал в нем матроса, бывшего когда-то моим ординарцем...
Бойцы доскакали до леса, спешились, открыли огонь.
Как выяснилось потом, спаслись мы совершенно случайно, и спасителем нашим был матрос. Не умея владеть шашкой, он всегда возил ее притороченной к седлу. Когда белые внезапно атаковали нас, он выхватил из кармана ручную гранату без капсюля и, погоняя ею лошадь, во весь дух начал удирать от казаков. Белые, видя в руках у матроса гранату, боялись к нему приближаться.
Вспоминая потом этот случай с гранатой, мы от души хохотали, а матрос улыбался:
— Хоть ненарочно, а здорово вышло, ребята...
Боевые качества нашей конницы росли с каждым днем. Излюбленным тактическим приемом, приносившим неизменный успех, являлись ночные набеги в тыл противника всей бригадой. Обычно на дневки мы располагались в тридцати верстах от белых, высылали разведку и охранение. В полночь, соблюдая полную тишину, бригада снималась с места и шла в ночной налет.
Обнаружив белых, мгновенно всей бригадой обрушивались на них. Действия в поле, в открытом встречном бою также велись своими, излюбленными приемами. Подпустив противника на дистанцию пулеметного огня, орудия и тачанки вихрем вылетали на открытые позиции и обрушивали на врага шквал огня. Вслед за этим сразу же переходили в атаку конные группы. Буденный, командиры бригад и полков всегда лично водили свои части в атаку. В момент атаки, которая всегда была стремительной, пулеметчики и артиллеристы — у них были прекрасные лошади — не отставали от атакующих эскадронов. Часто орудийный расчет врубался вместе с нами в ряды белогвардейцев.
В белых станицах кулачье и офицеры вели бешеную агитацию за формирование новых белогвардейских частей. Им удалось сформировать отряд старых казаков в пятьсот сабель. Не один бой имели мы с «бородачами» и как-то однажды, захватив их врасплох на берегу Дона, разбили наголову. В этом бою погиб наш общий любимец бесстрашный командир полка Мирошниченко.
Миллионы людей, которых царский режим держал вдали от политики, теперь по-новому стали смотреть на жизнь. Неразрывные узы отныне связывали их с большевистской партией.
Толчком для моего вступления в партию послужил, казалось, совершенно незначительный случай.
В марте 1919 года, когда мы разгромили под Царицыном армию генерала Краснова и, преследуя, добивали ее остатки, я задумал организовать технический эскадрон. Название по меньшей мере странное: никакой техники в этом эскадроне не было. Это был просто эскадрон связи, причем связи живой. В то время обычно все управление боем и связь с частями осуществлялись исключительно посредством конных ординарцев.
Ну так вот. Проходя по Дону до Сальских степей, я набрал в эскадрон связи около двухсот добровольцев. Народ прямо на подбор: грамотные ребята, развитые, исполнительные. Любуюсь своим эскадроном, сердце радуется. «Золото, — думаю, — а не народ!»
Подходит однажды ко мне комиссар и говорит:
— Ока Иванович, а ты заметил, что эскадрон связи у нас здорово засорен?
Я посмотрел на комиссара с удивлением:
— Как это «засорен»?
— Да так вот. Чужого народу много.
— Кто это тебе сказал?
— Особый отдел.
Я снова в недоумении.
— Скажи, пожалуйста, — говорю комиссару, — что это за особый отдел?
Комиссар тут же преподал мне элементарный урок политграмоты. Он сказал, что в эскадрон просочились белые офицеры, урядники, прапорщики и исподтишка ведут подрывную работу, пытаясь внести разложение в ряды бойцов.
В политике в ту пору я был младенцем. После беседы с комиссаром я стал пристально изучать людей, чаще беседовать со своим комиссаром.
Однажды он сказал:
— Как это так, Городовиков, воюешь ты против белых с первых дней революции, командиром большим стал, а в партию не вступил?