‐ Новая форма для пионеров!
Вася не хотел рапортовать, но как‐то сама форма, и то что стоял навытяжку породили
такой тон.
‐ Для всех пионеров? Что‐то я не слыхал о таком решении. Наверное, горком
комсомола намудрил.
‐ Не знаю, всем пионерам продают.
‐ А деньги у всех есть на такое добро?
‐ Почти у всех.
‐ Вот‐вот! В вашей школе, где начальство собралось, и то ‐ почти. А в других школах?
А на окраинах? Ох, идиотство же, ей‐богу! Вырядили детей, как бойскаутов ‐ в расчете на
богатых родителей!
Вася спросил угрюмо:
‐ Отменишь?
Пана ответил таким бодрым, обнадеживающим голосом, будто только подобное
решение и могло утешить Васю:
‐ Отменим, отменим! Не пойдет такое дело!
Гоша равнодушно воспринял это известие.
‐ Крайкому виднее,‐ сказал он.
‐ Форму вскоре отменили и старший пионервожатый опять более или менее
сравнялся во внешнем виде со своими пионерами. Юнгштурмовку Вася надевал, когда
отправлялся играть во двор, в короткие брюки совсем забросил.
На первый в новом году сбор дружины пришел шеф из НКВД и рассказал пионерам о
докладе Сталина, который назывался длинно, но вполне понятно: «О недостатках
партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и других двурушников». Когда
Сталин выступал, то немедленно все выполнялось по его слову. Так отродясь было на
Васином веку.
Меры ликвидации начались с ареста председателя крайисполкома Грядинского.
Вася видел его несколько раз, всегда рядом с Эйхе: он был толстый, как Трусовецкий, и
носил расшитые косоворотки.
Ребята раздобывали у смятенных родителей обрывки сведений и стаскивали их в
кучу во двор. Они коллективно закончили следствие чуть ли не раньше следственных
органов. Во всяком случае, в «Советской Сибири» подробностей не появилось, кроме
слов: «Заклятый враг народа». А ребята знали, что Грядинский был в командировке в
Кемерово, заезжал к Дробнису и провел с ним наедине несколько часов. Шофер, который
возил председателя крайисполкома донес об этом в НКВД.
Вот она какая тянулась цепочка ‐ Пятаков был связан с Зиновьевым, Дробнис был
связан с Пятаковым, Грядинский был связан с Дробнисом! Но многие были связаны
Грядинским, и цепочка не могла на нем кончиться.
Однажды утром Вася и Элька, как всегда спустились во двор, чтобы встретиться с
Борькой Сахно и вместе идти в школу.
Небо было голубым и теплым, но в затененном домами дворе, как в колодце, стоял
холод; грязь, уже расплывающаяся днем, застыла колдобинами, и под ногами позванивал
битый ледок из луж, промерзших за ночь.
Борьки еще не было, и Москалевы от нечего летать разглядывали ломовую лошадь с
телегой стоящую у второго подъезда. Ее хозяин, узкоглазый алтаец, не двигаясь, равнодушно стоял рядом, опустив к сапогу плетку, надетую ремешком на запястье.
‐ Вдруг Вася увидел, как в дверь спиною протиснулся Эркемен Усургашев и следом ‐
его брат Николай. Они вытащили какой‐то ящик и взвалили его на телегу, к узлам и
чемоданам. Эркемен отчужденно взглянул поверх Васиной головы, будто не узнал
приятеля, и братья опять пошли в подъезд, молча посторонившись перед выскочившим
Борькой.
‐ Что это они? ‐ живо спросил Борька, оглядываясь на хлопнувшую дверь.
Вася пожал плечами, хозяин телеги нехотя открыл рот:
‐ Карыма ночью сажали. Домой едут ‐ Ойротия.
Эркемен с Николаем вывели под руки мать, ее коричневое морщинистое лицо было
неподвижно, рот сжат, и из немигающих, вырезанных в тугой коже глаз стекали слезы.
Она села на телегу, братья вместе с возчиком двинулись рядом.
‐ Пока, ‐ тихо сказал Вася.
‐ Эркемен оглянулся, его индейская физиономия дрогнула, он разжал челюсти:
‐ Пока.
‐ Пойдем, ‐ испуганно прошептала Эля, дергая Васю за рукав.‐ Опоздаем.
Телега, мягко громыхая по застывшей грязи двора, втянулась в узкий туннель. Ребята
шли за ней, пока она не повернула на Красный проспект, к вокзалу, а они втроем пошли
по Коммунистической, мимо темно‐серого здания, куда отвезли ночью маленького, кривоногого Усургашева.
Через несколько дней Вася прочитал в «Советской Сибири»: «Японо‐фашистский
шпион Усургашев хотел надеть на трудящихся Ойротии ярмо байско‐зайсанской
эксплуатации»
‐ Знаешь, что Усургашев арестован? ‐ спросил он у отца.
Тот цыкнул губами и ответил так коротко, как никогда не отвечал:
‐ Да
‐ Он тоже, что ли, оппозиционером быт?
‐ Никогда не был.
‐ Теперь врагами стали не только оппозиционеры?
Папа сухо сказал:
‐ У нас враги ‐ фашисты.