— И мы спешим, — добавил я вслух, с тревогой вспомнив о Кори Старре.
К этому времени он должен уже очнуться. И что он будет делать? Примется за выполнение своего первоначального плана, в то время как мы будем продолжать выполнять наш? Это была ужасная мысль. Я только на миг представил себе, как здешнее светило внезапно гаснет и весь этот мир погружается в темноту и космический холод! Но Старр не может сделать этого без Карриста! И вообще, не самоубийца же он!
Глаза ведьмы нехорошо блеснули.
— Спешите, — прошипела она. — Раса грабителей вечно спешит. И когда-нибудь ей придется поспешить, чтобы угнаться за самой собой.
Произнеся эту довольно-таки бессмысленную фразу, она пронеслась по помещению, точно пуля. Встревоженные, мы с Карристом помчались за ней. Она вплыла в дверь, злонамеренно захлопнув ее за собой. Правда, и я, и Каррист ухитрились не поломать себе кости, но разразились грязными ругательствами.
Мы все еще шипели проклятия, когда, наконец, нагнали ее, но окружение нас отрезвило. Аппаратура для переноса сознания! Она окружила нас мрачными массивами, и как всегда, я почувствовал, что душа уходит в пятки. Каррист, похоже, испытывал то же самое.
Ведьма поманила меня костлявой рукой. В комнате горела лишь одна тусклая лампочка, и я видел только ее глаза. Поймав взгляд Карриста, я почувствовал себя увереннее, и небрежно пошел к ведьме. Но когда я уселся на стул самого зловещего вида, ноги у меня дрожали.
Ведьма рывками привязала мне руки к подлокотникам. Затем отвинтила и сняла шлем, и пока перед глазами у меня все плыло от резкого изменения давления, приблизила свое уродливое лицо к моему.
— Ты должен заботиться о теле, — проворчала она. — Таков закон! Ахх! Вся твоя раса погибнет и Солнце погаснет, если хоть единственная царапинка появится на теле дитя, когда ты освободишь его!
На теле дитя?! — чуть было не вскрикнул я, но у меня перехватило горло, поскольку увидел, как в дверь вплывают две неясные фигурки. Было слишком темно, чтобы подробно рассмотреть их, но это явно были дети! Дети не старше десяти лет! Я было завопил и краем глаза увидел, как Каррист бросился ко мне, но затем мне в ноздри ударила волна газа, и ум мой словно поразил паралич. Я был в каком-то подвешенном состоянии, поскольку видел и слышал, как мое сознание, инстинкт, память и все прочее перетекают в мозг ребенка, которого старая ведьма привязала к стулу напротив меня, текут по проводам, чтобы собраться в исходное состояние в чужом мозге.
Я слышал, как Каррист отчаянно спорил со старой ведьмой.
— Нам нужны взрослые тела — орал он. — Поняла ты, старая ведьма?!
Она кричала в ответ на него, и по ее тону я понял, что она безмерно удивлена. Наконец, Каррист, должно быть, понял безнадежность положения, поскольку затих, как двигатель на холостом ходу, и лишь вполголоса на что-то жаловался.
Но он все же выиграл спор, поскольку пятнадцать минут спустя я стоял возле его нового тела. Он был взрослым, высотой около полутора метров, а я мальчишкой, едва ли достигающим девяноста сантиметров.
Но я был собой. Я выругал Карриста. Он стоял со смущенной, жалкой физиономией. И все это время старая ведьма кудахтала и мерзко хихикала. Наконец, ей все это надоело.
— Вы не указали нужный вам возраст, — прокудахтала она. — Так почему бы вам не получить тело ребенка? Вся ваша раса — еще дитя, в то время как наша — древняя, возможно, древнее, чем сами планеты! Как знать? Кстати, вы еще не отдали мне мои деньги!
Пока Каррист обыскивал мое старое, бессознательное тело, я стоял, трясясь от злости. Он заплатил старой ведьме две тысячи универов, затем перенес наши тела на полки, тщательно отрегулировал в футлярах влажность и давление, а я путался под ногами и вопил на него, торопя. Наконец, мы вышли из здания, и я снова выплеснул на него свою ярость.
— Ну и помощничек из тебя! — Вопил я тоненьким голоском. — Ну, как, хорош я в этом теле? У здешнего народа поганое чувство юмора. Они будут хохотать надо мной. А я не могу позволить вести переговоры тебе!
Каррист только корчился и ежился.
— Она уже начала копировать тебя, — пытался оправдываться он. — Не мог же я прервать процесс на середине. Я ничего не мог сделать.
Я продолжал ворчать и ругаться, хотя понимал, что он прав. Нас одурачили, причем одурачили весьма ловко. Затем, заранее страшась, что могу найти, я начал исследовать разум этого юного тела. Это был детский разум, молодой, неопытный, не знакомый с городом. Я снова выругался. И вдруг почувствовал, как что-то начало расти в этом разуме, какая-то безмолвная, бессознательная тоска, повелевающая смотреть на Солнце. Я поднял взгляд и дал телу полную волю. И в голове у меня зазвучала молитва, жалобный, стонущий крик, в котором были собраны все потерянные надежды. Сначала я проговаривал ее мысленно, но вскоре понял, что говорю вслух: