Когда мы вошли, с холодного пола поднялась и встала на четвереньки потрепанная фигура и прохрипела, обращаясь к нам на какой-то смеси английского и универсального языков.
— Холлмейер! Помогите! Я умираю… кажется, я умираю… Мое тело…
— Привет, Старр, — холодно отозвался я. — Как вы попали сюда? Очень жаль, что вы не остались там, наверху.
Задыхаясь, он дико пополз к нам.
— Это она. Она не могла оставить меня в пустоте. Я же был телом ее супруга. Она хотела спасти его. Она сунула меня в спасательную шлюпку, велела вернуться к ее народу и сказать всем, что это она — да, она! — пиратствовала с еще несколькими лахри. Это была она, Холлмейер, Великая Мать! Она сама занималась грабежами! Не удивительно, что она сумела справиться с нашим кораблем. Понимаете? И она заставила меня показать, как включается мой излучатель.
Он был как безумец. Я заподозрил, холод его доконал, хотя из носа у него еще текла кровь. Он разбил спасательную шлюпку при посадке и, умирая, приполз сюда.
— Я подозревал, что пиратом была именно она, — сказал я.
Он вдруг резко упал ничком и замер на полу. Я с трудом перевернул его и послушал сердце. Оно не билось. Старр был мертв.
Я повернулся к Карристу.
— Если он умрет здесь, то останется в этом аду, — без всяких эмоций сказал я.
Каррист меня понял и принялся быстро действовать. Он перетащил мертвое тело лахри на стул передачи сознания, а через минуту притащил из хранилища настоящее тело Старра, привязал ко второму стулу и подключил к аппаратуре. В тускло освещенной комнате загудел ток высокого напряжения. И настоящее тело Старра шевельнулось, широко открыло глаза, а затем вдруг напряглось в ремнях. На лбу у него выступил пот.
Он посмотрел на мертвое тело лахри и задрожал.
— Боже мой, — хрипло прошептал он. — Спасибо тебе, Холлмейер! Ты вытащил меня прямо из ада!
Я развязал его и холодно произнес:
— А вы отправили в ад всех лахри своим дьявольских устройством!
Старру, вероятно, не понравилось то, что он увидел в моих глазах, но он также понял, что я нахожусь в детском теле, а кроме того, весь покрыт высыхающей кровью.
— И что, черт побери, вы думаете сейчас предпринять? — тут же прошипел он. — Если я что и ненавижу, так это сентиментальность, Холлмейер, а вы до самых кишок пропитаны этой проклятой сентиментальностью!
Я сделал жест Уиллу, который тот понял, потому что чувствовал то же самое. Он подошел к Старру сзади, резко повернул его лицо к себе и нанес ему такой удар, что тот перелетел через все помещение, врезался в дальнюю стену, а затем повис в воздухе и затих.
Уилл устроил свое настоящее тело на стуле переноса, сам сел на второй. Я подковылял к пульту и включил аппаратуру. Освободившись от сознания Уилла, лахри сорвался с места, бросил на нас дикий взгляд и выскочил из здания «Бюро». Больше мы его не видели.
— Он явно не получил наслаждение от соседства с твоим сознанием, — невесело сказал я Карристу.
Он обиженно взглянул на меня и принялся привязывать меня к стулу. Пока я сидел, то погрузился в размышления и понял многое из того, что не понимал прежде. Я вспомнил последние слова Великой Матери: «В пузыре планеты лахри больше нет никаких тяжелых проблем». Значение этой загадочной фразы только сейчас дошло до меня. Никаких тяжелых проблем — никаких проблем с силой тяжести. Переселившись на любую планету, содержащую атмосферу, лахри заболеют и умрут, поскольку не привыкли к силе тяжести. Они должны оставаться в своем пузыре — внутри планеты, — где силы тяжести уравновешены. Вот почему у них такие тощие, кривые и короткие ноги. Лахри ими почти и не пользуются. По этой же причине архитекторы города построили здания, стоящие под такими сумасшедшими углами. Тут нет силы тяжести, которая их обрушила бы.
Аппаратура переноса снова загудела, и я опять прошел через странные ощущения нахождения одновременно в двух местах. А когда наши сознания вернулись на свои законные места, я увидел ребенка своими глазами, а том увидел меня своими. Это было странно, особенно когда я заметил, как страх начинает разгораться в глазах этого ребенка, когда тот, наконец, осознал, что случилось.
И когда все закончилось, ребенок, сын Великой Матери, сидел, не сводя с меня глаз. Я встал со стула. Дрожа, отстегнул ремни, привязывающие к стулу дитя лахри. Он уже не смотрел на меня, а прислушивался. И действительно, из города надгробных плит сюда донесся тонкий то ли вопль, то ли вой.
Ребенок вскочил со стула и поплыл, точно призрак, к двери. Там он остановился, с замешательством глядя во тьму. Солнце погасло. Мороз, трескучий мороз мгновенно пробрал меня до самых костей. Несмотря на это, я последовал за ребенком в темноту, уже не слыша из города никаких звуков. Единственно освещенным зданием было «Бюро», да и то его окна и дверной проем светились тускло.