Я также понял, что это один из немногих медицинских секретов, оставшихся от великой цивилизации, которая расцвела в далеком прошлом, а теперь уж давным-давно погибла. Когда-то баймеры были большим народом, и у них имелось много разных языков. А потом возникла технология пересадки телепатического нерва. Ну, и все языки постепенно слились в один. Вулкан стал планетой, связанной при помощи телепатии в единую нервную систему.
И мне еще предстояло узнать, сколько же здесь осталось исконных жителей.
Ну, по крайней мере, начало было положено. Я сообщил вождю о том, что нам требуется помощь для ремонта корабля, и вождь благосклонно согласился нам помочь. А затем нам показали шатер, в котором мы с Уиллом легли спать. Спать? Для меня это был сущий кошмар, Эдит Дюпре, Сондат и я боролись на уступе извергающегося вулкана. Обычный вулкан и название планеты, должно быть, перемешались во сне, и мне тут же вспомнилось, что Эдит Дюпре в своем сообщении тоже говорила что-то о вулкане…
Разбудил меня Уилл.
— Сид! Сид! — орал он мне в самое ухо и безжалостно тряс.
Это было два дня спустя, точнее, спустя сорок восемь часов, поскольку на Вулкане нет смены дня и ночи. Мы уже начали ремонт корабля, и основной нашей помощью был сам вождь племени баймеров. Он присоединился к нам, улыбаясь своей медлительной улыбкой и, при помощи своей гигантской силы и одного из соплеменников, вырвал огромный метеорит из смятой и покореженной обшивки.
Вождь — а звали его Оро Таркид — даже предоставил нам тяжелые металлические стержни, которые мы могли использовать в качестве ломов. Мы выпрямили вогнутые пластины обшивки и освободили дюзы двигателей. Четыре сопла оказались безнадежно покореженными, но мы с облегчением увидели, что остальные можно восстановить. Мы принялись за работу, используя единственную кислородную горелку, которую оставил нам Сондат, а также силу баймеров.
Мы работали, не спеша, целых два дня, не замечая, что происходит вокруг, и еще не знали, что это заставит нас пожалеть, что мы не поторопились и не закончили ремонт раньше. Потому что происходило что-то, чего я не мог понять. Я заметил это на второй день нашего пребывания на планете, когда мы работали над кораблем. Вождь племени баймеров Оро Таркид то и дело поднимал голову и пристально смотрел в небо.
— Боишься, что небо обрушится? — спросил я, вспомнив сказку о впадающей в панику курице, которая боялась, что ее ударит по голове падающая звезда.
Оро Таркид не улыбнулся в ответ своей улыбочкой, из-за которой он походил на громадного трехметрового ребенка.
— Нет, — встревоженно пробормотал он. — Но близится Время, мой великий друг Сид.
— Сколько времени?
Уилл вечно раздражался, когда мы вели телепатические переговоры, и он лишь понял, что сказал я. Ответ баймера был совершенно непонятным.
— Какое имеет значение, сколько времени? — пробормотал Уилл, обхватывая мощными ручищами дюзу номер десять и возвращая ее на место. — Мы все равно никогда не уберемся с этой планеты.
Оро Таркид не сумел ответить на мой вопрос. Затем он озадаченно поглядел на меня, словно пытался понять смысл моих слов.
— Взгляните на небо, друг Сид, — наконец, сказал он. — Оно в Четвертой Яркости, и духи, летающие по небу, очень возбуждены. Смотрите, как они скачут и идут винтом… а из-за Края вырываются полотнища пламени. Да, близится Время.
Меня позвал Уилл, и я отправился к нему. Позже, обдумывая этот вопрос перед сном, я решил, что приближается, должно быть, какой-то ритуал. Правда, теперь, когда я глядел на небо, мне показалось, что северное сияние и носящиеся кругом всполохи стали гораздо активнее. И я почувствовал какую-то суеверную, зловещую пульсацию. Северное сияние, возбуждаемое магнитным полем Солнца, становилось все более интенсивным — и во мне что-то сжалось в предчувствии зла. Сондат. Солдат, подумал я, это ваша планета, где телепатические и психические явления находятся бок о бок, и где гипноз мчится на крыльях магнетизма. Планета, где вы, со своей дьявольской душой, могли благоденствовать. Вы, Бог этой планеты… и все это время мы с Уиллом находимся в вашей власти… Затем я сердито выругался вслух, чтобы выкинуть эти нелепые мысли из головы, мысли, несущие ужас и безумие, и сидящие рядом баймеры перестали веселиться, пока я снова не стал улыбаться.