Так спускаемся мы по каменистому склону, то и дело спотыкаясь и падая, и вдруг выходим к реке, которая с ревом катит через валуны свои воды к востоку, чтобы там быстротечными протоками влиться в море. Мы ковыляем вдоль каменистого берега, тузим друг друга и радостно смеемся: «Видал? Видал?». Затем пересекаем реку, останавливаясь посередине, чтобы дать ей, дружественной нам реке, возможность смыть грязь с наших ног.
Однако куда же нам идти дальше?
Вдоль реки, по ту ее сторону, насколько хватает глаз высится обрывистый утес. Ничего не поделаешь, приходится взбираться на него. На это уходит несколько часов и весь остаток сил. У каждого древесного корня, торчащего из утеса, мы останавливаемся. Последние сто футов приходится взбираться по отвесной стене. Издали, снизу, доносится глухой рокот реки. Мы начинаем карабкаться по стене, цепляясь за мелкие корни, которые то и дело отрываются. Падение отсюда было бы смертельным. Кровоточащими руками мы втаскиваем друг друга наверх и, тяжело дыша, валимся там плашмя на живот.
В ста ярдах от этого места видна тропа. Тропа в чаще лесов. Куда же ведет она? И что подстерегает нас на этой тропе в лесу? Широкая и хорошо протоптанная, она простирается в полном безмолвии, оставляя нас в неведении. Быть может, она ведет к нашим товарищам, но возможно также, что ее захватил враг, который преследует нас всех. Однако мы слишком слабы, чтобы обсуждать все возможности и альтернативы. Мы идем по ней влево, к северу.
Близится вечер седьмого дня похода Нас гнетет какое-то предчувствие, и нам кажется, что если мы не поспешим, то никогда уже не прибудем туда, куда направляемся. Мы начинаем бежать по тропе, под дождем, по грязи. Мои ноги страшно разболелись, и каждый шаг приносит невероятные мучения; они вздулись словно маленькие подушки. Тем не менее я бегу даже с удовольствием, чувство боли перемежается с ощущением скорости, и мне кажется, что я уже не в силах остановиться. Я намного опередил всех. Наконец, хватаюсь за ствол дерева, наталкиваюсь на него, как слепой, и весь в поту валюсь на колени.
Наступает ночь, а мы все еще находимся на тропе, спускаясь по ее длинному склону. Слишком темно, чтобы двигаться дальше. Мы не видим, куда идем. Карлос говорит, что он пойдет вперед; он полагает, что мы находимся вблизи какой-то продовольственной базы. Отпускаем его и даем ему пароль «хотчет» (этим словом партизаны собирают всех на обед), которым он должен воспользоваться в случае удачи. Но мы сомневаемся в возможности такой удачи.
Нигде не найти листьев «анахау». Садимся поэтому прямо на сырую землю под дождем. Мы с Селией прижимаемся друг к другу, обнявшись и склонив головы на колени. Промокший лес имеет какой-то мрачно-феерический вид; заплесневелые гнилые листья фосфоресцируют словно призраки. Отовсюду капает. Нас окутывает пелена мрака и дождя.
— «Хотчет!»
Откуда-то издали снизу доносится еле слышный зов. Видимо, это лишь галлюцинация в ночном лесу. Но вдруг далеко внизу темноту прорезает яркий луч ручного фонарика, и мы вновь слышим окрик: «Хотчет!». Радостно вскакиваем и спускаемся, пошатываясь, по склону. Из темноты к нам протягиваются руки, чтобы помочь. В колеблющемся свете фонарика различаем знакомые лица, и хорошо знакомые нам голоса зовут нас по именам.
Мы находимся в «Багонг Силанге». Мы добрались до места.
69
Лежим в одном из бараков в тепле и полной безопасности, но уснуть не можем.
Дождь стучит по кровле и стенам. Барак окутан мраком ночи. Чудится, будто лес весь колышется и стонет. Раскаленные головешки бросают теплые, волнистые тени на потолок и на наши лица. У нас мучительно горят и пульсируют ноги, как бы мы ни ложились. Все тело ломит.
Враг не одолел нас, мы остались живы и невредимы, готовые продолжать борьбу. Наша борьба продолжается, несмотря на то что враг захватывает наши лагеря, сжигает наши бараки и загоняет наших людей в чащу лесов. Способность выстоять, сохранить кадры и организованную силу — вот что действительно имеет значение. Лагеря можно соорудить за одни сутки, базы можно перевести в другое место, а быстрое отступление — это лишь показатель нашей маневренности. Подлинное значение имеем мы сами, как люди и носители воли человеческой, — а мы живы.
И лес не одолел нас. Мы считали лес своим другом, дающим нам убежище, но он совсем не по-дружески подверг 138 нас испытанию. Да, лес испытывает нас, нашу выносливость, нашу волю в борьбе с враждебными нам людьми и с дикой природой. На этот раз победила наша воля.
В «Багонг Силанге» мы находимся в тепле и безопасности, но уснуть так и не можем.
70
Мы снова в опасном положении. Враг рыскает повсюду, пробираясь по тропам и выискивая нас. В «Багонг Силанге» мы узнаем о налетах, совершенных в южном направлении, откуда мы прибыли. Захвачены и сожжены все лагеря и продовольственные базы в районе, где мы находились.
С юга прибывает преследуемый врагом Джесс Лава и его большая группа, а также Джи Уай, Дель Кастильо и многие делегаты совещания. Островок подвергся налету, и наши люди спаслись бегством через полузатопленные бамбуковые гати в считанные минуты до нападения. Враг захватил все припасы, подготовленные к совещанию — рис, муку, консервы, сахар, даже бумагу для размножения на мимеографе отчетов о совещании. Арьергарду Джесса пришлось отстреливаться на тропе, чтобы дать своей группе возможность оторваться от преследующего их по пятам врага.
Врагу известно, должно быть, что совещание намечено провести в этом именно районе и что руководители движения находятся где-то поблизости. Следует ожидать, что он активизирует свои действия.
Группа Джесса останавливается на участке, который наша учебная группа занимала раньше в полукруге, что расположен над зарослями травы «когон» и находится ниже по течению реки. Врагу не удалось обнаружить этот участок. Мы с Селией покидаем «Багонг Силанг» и идем туда, чтобы присоединиться к Джессу. Мои ноги все еще воспалены и вздуты, у меня нет пока обуви. Идем медленно, с трудом. Мы все еще не пришли в себя после того, что нам пришлось пережить, и не свыклись с мыслью, что у нас ничего не осталось из вещей. Нам приходится обходиться без зубной щетки, мыла или одеяла. Зубы мы чистим пучками волокнистого покрова кокосовых орехов. Нашим товарищам, которые сами идут налегке, нелегко поделиться с нами рубашкой или куском мыла Немало времени потребуется, чтобы связаться с родными и друзьями в Маниле и вновь запастись хотя бы тем, чем обходятся партизаны.
От Джесса узнаем о судьбе наших товарищей по лагерю. Большинство из них уцелело, но они рассеялись кто куда. Рег, больной, в лихорадке, ушел, ковыляя, с ребенком в одной руке и с пистолетом — в другой. Но Хорхе Фрианеса погиб, его тело было найдено на берегу реки, куда он, очевидно, уполз после того, как был ранен; эго было его последним, символическим актом сопротивления врагу, которому так и не удалось обнаружить его. Джесси Магусиг оказался более несчастливым. Лишенный возможности двигаться, он отстреливался из пистолета, оставаясь в бараке, пока не был изрешечен пулями. Когда враги, уходя, сожгли лагерь, они бросили его труп в огонь.
Мы скорбим о гибели Джесси и Хорхе, героев нашей борьбы, павших в бою.