Шатер семидесятилетнего шейха стоял довольно далеко от деревни, а его небольшое стадо верблюдов паслось на стерне пшеничного поля. Старик удобно устроился на покрытом ковром верблюжьем седле. Несмотря на свои седые бакенбарды, он имел весьма бодрый вид. Он усадил меня на лохматую овечью шкуру, а его жена Умм Джумма, морщинистая и полуслепая старушка, приготовила нам крепкий чай. Она вырастила шестерых детей, но, кроме сорокалетней вдовы Худы и ее двух дочерей, никто с родителями не жил.
Пока мы пили горячий чай, я рассказал, что встретил акушерку Халиму, и передал от нее привет. Лицо старика ничего, кроме безразличия, не выражало. Он смотрел на меня глубоко запавшими глазами, словно спрашивая: что, собственно говоря, привело сюда этого человека? Но мне очень хотелось побольше разузнать о его жизни, и поэтому я пытался сломить его недоверие, заговорив с ним о других бедуинских племенах, которые встречал раньше. Затем я завел речь о верблюдах и попросил его показать мне своих. Стоило старику понять, что я разбираюсь в бедуинских терминах, обозначающих верблюдов, и лед тронулся, а, когда мы вернулись затем в шатер, я уже мог прямо подойти к нужной мне теме:
— Разве не достойно сожаления, шейх Омар, что численность настоящих бедуинов, которые выращивают верблюдов и круглый год кочуют, год от года сокращается? — задал я ему осторожный вопрос.
Он как раз налил себе третий стакан чая и испытующе разглядывал его на свет: имеет ли напиток должный красно-кирпичный цвет. Затем, тщательно подумав, шейх ответил:
— Хаваджа, жизнь человека в руках Аллаха. Если он изменяет мир, значит, на то его воля. Я хотел бы до последнего часа оставаться со своими верблюдами, а у молодых уже своя жизнь. С тех пор как здесь появилась Му’ассаса (он имел в виду египетскую Организацию по развитию пустыни. — Л. Ш.), жить стало лучше. У нас достаточно воды, есть дороги, школы и электроосвещение, почти у каждого сегодня свой радиоприемник, и никто больше не голодает. Дети кое-чему учатся и становятся на ноги, шатер им уже тесен. Халима работает в больнице, и люди отзываются о ней с большим уважением. Мой самый младший — Юнис — в будущем году кончает среднюю школу, он живет в интернате ЭльМут. Учение дает ему радость, и он хочет стать ветеринаром. За ним уже закреплено место в университете в Асыоте, отсюда около десяти часов езды на автобусе. Как часто я ходил с караваном в Асьют, чтобы доставить на рынок финики и привезти оттуда товары для лавочников в Дахле. Тогда здесь еще не было ни одной машины и ни одного шоссе. Нам надо было семь или восемь дней добираться до Нила — через горы и песчаные дюны. Восемь дней в один конец! А сегодня садись в автобус и завтра спокойно вернешься обратно!
Его рассказ был прерван тарахтением приближавшегося трактора, который остановился у входа в шатер. С него спрыгнул Акрам, старший сын шейха, — высокий, одетый в полосатую галабийю феллахов. Акрам поставил перед нами миску с рисом, мясным соусом и молодым луком.
— Ешь, отец, и пусть твой гость тоже отведает это блюдо, — сказал он дружелюбно.
Пока мы ели, он вытащил из кармана письмо и объяснил:
— Муса пишет. Вам с матерью передает привет. В следующем месяце, к празднику убоя овец, приедет.
Акрам пояснил мне, что Муса — его младший брат — служит в египетской армии.
Акрам сказал, что сам он начал работать водителем, когда осваивалась целина, а позже вступил в сельскохозяйственное товарищество:
— От правительства Насера я получил пять гектаров орошаемой пахотной земли за наличный расчет. Земля не очень хорошая, но помидоры растут неплохо. Я посадил сейчас совсем новый сорт — японский, сладкие, как сахар!
В его словах сквозила гордость. У Акрама есть и коровы. Через товарищество он продает молоко государственной молочной ферме. Его дети учатся в школе в Хиндаве и часто приезжают к дедушке с бабушкой, чтобы поиграть в шатре или прокатиться на верблюде. Для внуков старого бедуина это уже развлечение, аттракцион, а не повседневное занятие. В школе они учат песни и стихи, которые воспитывают в них чувство патриотизма и сознание того, что бедуины в первую очередь — граждане египетского государства, а уж потом арабы билли.
— К сожалению, в доме отец бывает редко и чувствует себя там неловко. Он живет в шатре возле своих верблюдов. И его брат тоже. Не желаете ли запить верблюжьим молоком? — обратился он ко мне.
Когда минуту спустя миска с молоком идет по кругу, шейх с удовлетворением произносит:
— Да, это не то что твое коровье молоко!
Акрам только улыбается в ответ на этот укол и бормочет, что молочная ферма ничего не платит за верблюжье молоко, потому что из него нельзя изготовлять масло, — стало быть, он мыслит уже экономическими категориями.
Следующая цель кочевья старика — оазис Харга, лежащий в 200 километрах к востоку. Там живет его четвертый сын Ахмед. Он работает механиком в фирме по сооружению колодцев. Так старший шейх билли, как кочующий памятник, перемещается от оазиса к оазису, которые с помощью современных технических средств превращены в плодородные сады. Его дети активно участвуют в этом превращении, но сам он новый образ жизни не приемлет.
Товарищества действительно много сделали для того, чтобы познакомить бывших верблюдоводов с сельскохозяйственным трудом. Это скорее торговые, а не производительные товарищества, в том смысле, как они понимаются в социалистических странах. На хороших условиях они продают новым крестьянам зерно, удобрения и племенной скот. Сбыт сельскохозяйственной продукции на рынках осуществляется через товарищества, которые приобретают ее у крестьян по твердым государственным ценам.
Все эти целенаправленные мероприятия привели к тому, что в Египте проблема бедуинов была почти разрешена. Правда, в этой стране кочевники даже в количественном отношении никогда не играли первостепенной роли.
В Сирии и Алжире правительства также создают товарищества, что позволяет успешно преодолеть многие трудности переходного периода, а они возникают лишь в том случае, если все дело пускается на самотек, как, например, в Ираке.
Представление обо всех преимуществах планомерной политики в этом вопросе дает интервью министра юстиции ГДР Г. И. Хойзингера, опубликованное в декабре 1977 года в журнале «Хорицоит», где говорится, что посреди пустыни вблизи Кваргла алжирские друзья поселили кочевников, которые на протяжении поколений жили в пустыне. Построена современная деревня, открыт обильный источник воды. Из глубины 1200 метров бьет чистая вода и орошает поля, возделанные в пустыне. Во время нашего посещения там жила 1000 человек, а через несколько лет их будет 3000. Дети, а также взрослые ходят во вновь построенную школу. Работает новый культурный центр. Государство обеспечивает крестьян семенами и удобрениями. Народ, который раньше никогда и не думал о сельском хозяйстве, сегодня обрабатывает поля, выращивая спаржу, помидоры и другие культуры.
У бедуинов очень развит дух коллективизма. При хорошем руководстве они без особого труда могут приспособиться к оседлому образу жизни и добиться больших хозяйственных успехов. Сильно выраженные вначале племенные связи постепенно слабеют и затем исчезают вовсе. Такое впечатление сложилось у меня при посещении вновь созданной деревни Эль-Саура в Новой долине. Ее населяли многочисленные семьи бывших кочевников, представителей трех племен, живших в тесном соседстве с феллахами, которые переехали из нильской долины на целинные земли. Они были членами кооператива, и им были созданы все условия для хорошего старта. Сразу же после переезда в светлые, полностью меблированные жилые блоки, они смогли приступить к уборке урожая. Организация развития подготовила это в психологическом отношении весьма искусно. Обработка полей была механизирована и производилась под руководством специалистов по сельскому хозяйству. Были созданы экспериментально-показательные поля. Организованные товариществом вечерние курсы вооружали феллахов специальными знаниями, возмещая отсутствие необходимого опыта. Таким образом их жизнь была обеспечена гораздо лучше, чем прежде. Им были гарантированы обучение детей в школах и бесплатное медицинское наблюдение. Изменение политического курса руководства повлекло за собой ухудшение жизненных условий бедуинов, переходивших на оседлость. Во время поездки в Египет и Судан в 1976–1978 годах я узнал, что большинство этих полукочевников переселились в Ливию, в особенности это касается молодежи.