Переход бедуинов к новой жизни и к новому образ} мышления происходит не так безболезненно-и гладко как в приведенном выше примере, когда бывшие кочевники составляют меньшинство населения. В тех областях, где бедуины живут более крупными группами, ситуация совсем иная. Здесь племенные чувства и трибализм развиты несравненно сильнее, и консервативный образ мыслей кочевников изменится не скоро.
Депутат в бурнусе
О политическом воспитании бедуинов я беседовал с Мтеиром Абдель Керимом, вождем аулад-али, живущих в области западнее Александрии. Я случайно познакомился с ним в январе 1969 года в Каире, где он в качестве депутата аулад-али присутствовал на открытии заседания Народного собрания Египта. В традиционной одежде своего племени, он резко выделялся среди других депутатов. Я сказал ему, что очень хотел бы побывать в его родных местах. Он пригласил меня в Бург-эль-Араб. Полгода спустя я сидел в скромном доме этого депутата в бурнусе, 36-летнего человека, излучавшего энергию и волю. Дорогу к нему найти было нетрудно: его знал каждый. Весьма красноречиво и убежденно, что изобличало в нем опытного парламентария, он рассказал о своей политической деятельности. Когда я вначале осведомился, к каким именно аулад-али он принадлежит (ведь они делятся более чем на 90 групп), он живо ответил.
— Хотя я принадлежу к аулад-харуф из «белой фракции» аулад-али и унаследовал от своего отца функции шейха, я ничего не хочу об этом знать. Мы должны преодолеть этот партикуляризм. Я прежде всего выборный государственный депутат от области аулад-али, — сказал он подчеркнуто веско.
Мне было известно, что от «красной фракции» этого бедуинского племени также был избран один представитель в Народное собрание, хотя по норме представительства один депутат избирался от 100 тысяч жителей. Я спросил своего хозяина, чем это можно объяснить.
— Это была уступка, сделанная избирательной комиссией, — гласил ответ, и Мтеир Абдель Керим добавил:
— Иначе «красные» аулад-али саботировали бы выборы, потому что им нет никакого дела до египетской нации в целом. Они вообще не видят смысла в государственной политике. Племенной эгоизм делает их просто слепыми. Не прошло и требование синнан (третья крупная фракция аулад-али. — Л. Ш.) выставить своего кандидата. Тогда они, посчитав себя глубоко оскорбленными, в ярости разгромили избирательные участки в Эс-Саллуме и Сиди-Баррани, но это им не помогло. Я сказал тогда, что нельзя смешивать Народное собрание в Каире с живым «музеем» племенных вождей. Да, это была бурная перепалка!
Мой собеседник буквально зажегся, когда вспомнил перипетии избирательной кампании. А я был поражен, встретив в среде бедуинов такого горячего борца против племенных предрассудков.
Основная причина его политической зрелости, как выяснилось во время беседы, заключалась в том, что он уже в юности вступил в политическую организацию и активно участвовал в национально-освободительной борьбе. Когда в 1952 году Египет был провозглашен республикой, Мтеир Абдель Кериму исполнилось 19 лет. Он работал подсобным рабочим на одном из строительных объектов американской нефтяной компании и был членом организации «Египетское освободительное движение», из которого позднее образовался Арабский социалистический союз (АСС). Его имя было занесено в списки кандидатов как депутата этой партии от области проживания аулад-али. Таким образом он занял свое место в высшем органе народного представительства Египта.
Находясь еще под воздействием нашего недавнего разговора с депутатом, я думал об одном эпизоде, который произошел на большом базаре в Аль-Хаммаме. Каждую среду туда приезжают аулад-али распродавать скот. Я спросил у одного бедуина, знает ли он человека, который только что пробежал по базарной площади, и вот что он ответил: «Это не наш, это — египтянин». Оказывается, бедуин, к которому я обратился, еще не вполне ясно себе представлял, что он сам жил в Египте и был рожден египтянином. Племенная принадлежность имела в его глазах бесспорное преимущество. Такой образ мыслей, несомненно, мешает прогрессивному развитию государства. Абдель Керим как раз и стремится изменить этот образ мыслей у своих соплеменников. И для такой разъяснительной работы нужны именно люди, подобные ему, ибо они пользуются признанием своих земляков.
Пока мы беседовали, в дом входили все новые и новые люди. При виде нашего автомобиля бедуинов разбирало любопытство — им не терпелось узнать, кто и зачем приехал. Хозяин кивнул в сторону одного пожилого человека с морщинистым лицом и седой колючей бородой:
— Это Фараджи аль-Акари. Он удостоился личной похвалы и подарка от Гамаль Абдель Насера. — Обратившись к старику, он попросил: — Расскажи, пожалуйста, нашему гостю, за что тебе выпала такая честь.
Старый Фараджи откашлялся и задумчиво начал:
— Я работал тогда сторожем на опытной ферме за прибрежными дюнами. Я должен был наблюдать за тем, чтобы никто не повредил молодые миндальные деревья и фисташковые кусты, с которыми проводили опыты ботаники Института пустыни. Одним прекрасным утром — ас тех пор минуло два года — пришел какой-то человек и сказал, что хочет прогуляться по плантации. «Стой, — сказал я, — сюда никому входить нельзя. Это государственная ферма, и там стоит запретительный знак». «Хорошо, — ответил неизвестный, — но я думаю, что мне можно пройти. Ведь я президент республики, и поэтому мне можно». — «Все это бесполезно, не имеет значения, кто ты такой. Я здесь сторож и не должен никого пускать». Тогда незнакомец рассмеялся и сказал мне: «Ты мне нравишься, отец. Правила должны соблюдать все». Он похлопал меня по плечу и снял свои часы: «На, держи!»
Это был действительно незабвенный Гамаль Абдель Насер, который часто проводил выходные дни в сельском доме в Бург-эль-Арабе. Бедуины слушали Фараджи с видимым удовольствием, хотя наверняка он десятки раз повторял им этот трогательный рассказ.
Современные задачи изучения бедуинов
Все, что мы знаем сегодня о переменах в жизни бедуинов, дает нам право говорить о необходимости решения по крайней мере двух проблем, стоящих перед наукой: во-первых, глубже изучать еще сохранившуюся традиционную культуру кочевников с тем, чтобы все, что обречено на гибель в ходе современного развития, было бы сохранено для будущих поколений; во-вторых, ученые разных областей науки должны сотрудничать друг с другом, решая вопрос перевода бедуинов на оседлость, чтобы переход к новому образу жизни протекал как можно более гармонично. Цели современного бедуиноведения существенно отличаются от целей его «классического» периода. Главное — это завоевать доверие жителей пустыни, быть понятым ими, а для этого необходимо говорить с ними на их родном языке. Поэтому прикладной стороной бедуиноведения должны заниматься арабские ученые. К такому выводу пришел и известный этнолог Р. Герцог, который пишет, что было бы безнадежно полагать, будто можно перевести кочевников на оседлый, крестьянский образ жизни только при помощи влияния европейцев или американцев, если будет отсутствовать подлинное желание со стороны самих кочевников. Для предварительной психологической подготовки совершенно необходима помощь местной интеллигенции. Их поддержкой надо заручиться с самого начала. Непосредственный толчок к отказу от старых форм жизни должен исходить от дальновидных и уважаемых людей одной с ними расы, языка и религии.