Партизаны вошли во внутрь водонапорной башни. Пока Трефилов, Новоженов и Тюрморезов изолировали дежурных, Силиве со своими помощниками закладывал в стену взрывчатку. Бельгийцы работали молча и с поразительной быстротой.
Когда Силиве закончил, Трефилов взглянул на часы: двадцать минут третьего… В их распоряжении еще целых пятнадцать минут.
Подождав, когда партизаны достигнут сада, Силиве зажег шнуры.
Едва они выбежали в поле, за которым начинались лесные посадки, как позади ахнул взрыв и небо осветилось багряной вспышкой. И сразу один за другим ударило еще несколько взрывов.
Поезда не ходили неделю. Из Антверпена в Мазайк перебросили еще один батальон пехоты. Его готовили к отправке на фронт, а пришлось поставить на охрану дороги…
Прощай, друг…
Шукшин лежал на топчане, дремал. Начальник штаба Воронков и его помощник Боборыкин сидели за столом, вполголоса переговаривались — они сочиняли листовку, которую надо было разослать по шахтам.
Из второго отряда вернулся Дядькин. Он проделал на велосипеде больше двадцати километров, но на его скуластом, энергичном лице не было и тени усталости, глаза возбужденно поблескивали. Ставя на пол объемистый чемодан, весело сказал:
— Гостинцы от Иванова! — Дядькин сел на топчан, отер тыльной стороной ладони мокрый лоб и достал из кармана горсть сигар. — Угощайтесь, други. Сигары добрые, голландские…
Боборыкин раскрыл чемодан и изумленно воскликнул:
— Вот это да! Масло, ветчина, сыр, шоколад… Где это они раздобыли? — Он приподнял голову, вопросительно посмотрел на Дядькина.
— Две машины возле Эсселя перехватили. Из Голландии шли…
— Что это Иванова туда занесло? — спросил Шукшин.
— Группой к Нерпельту ходили. Пост воздушного наблюдения уничтожили. Ну, а машины попутно… Воронков, надо отметить боевую инициативу второго отряда. Пиши приказ! Смело работают! Борзову, Лобанову, Морозову благодарность… — Дядькин закашлялся, сердито швырнул сигару. — Ну и дрянь!.. А Литвиненко наградить часами. И горазд же на выдумки этот Литвиненко! — Дядькин усмехнулся. — Отчаянная башка!
— Что он опять сообразил? — спросил Воронков, отодвигая исписанные листки и устало потягиваясь.
— Машины шли с охраной, а у ребят ни одной гранаты. Как возьмешь? Тут Литвиненко и сообразил. Хоронись, говорит, хлопцы, в кусты, а я их сейчас остановлю. Глядите как щука на карася пойдет… Только машины выскочили из-за поворота — он велосипед бросил и — шасть в кусты… Немцы, конечно, остановили машины и за ним. Ну, тут их, в кустах, и расхлестали!..
— Продовольствия много взяли? — спросил Шукшин.
— Порядком. Я приказал распределить по отрядам. Может, поужинаем? Проголодался, как волк…
После ужина, который на этот раз был настоящим пиршеством, прибыл связной четвертого отряда Резенков. Он передал, что ночью в Нерутру приедут Силиве и руководитель айсденских коммунистов Вилли.
— Листовка готова? — спросил Шукшин Боборыкина, чинившего свой велосипед.
— Готова, Константин Дмитриевич! Написали так, что за самое сердце берет…
— Читай!
Боборыкин развернул листок и, заметно волнуясь, начал читать:
«Товарищ! Родина спрашивает тебя, своего сына: что ты сделал для своего народа и советского Отечества в час грозного испытания? Этот вопрос страшен для тех, кто работает на немцев, вольно или невольно помогает врагу. Что ты скажешь своей матери, своей жене, детям своим, когда вернешься после победы домой? Как посмотришь им в глаза?