Вилли долго вышагивал молча. Остановившись напротив Шукшина, положил ему на плечо руку.
— Товарищ Констан, мы с тобой коммунисты. Будем смотреть правде в глаза. У наших партизан оружия меньше, чем у вас. Вы теперь богаче! А на англичан и американцев надежды немного. Партизанам оружия не дадут, я в этом убежден. Но Белой бригаде они могут дать оружие. «Белым» и секретчикам получить его легче…
— Мы можем встретиться с руководителями Белой бригады нашего района? — спросил Тюрморезов.
— Попробуем. Командир у них Мадесто, офицер жандармерии. Кажется, человек решительный…
— Ясно! Вот что, Вилли, — Шукшин вытащил из потайного кармана, сделанного в манжете штанины, листовку. — Надо разослать эту листовку по всем шахтам. Когда вы сможете размножить?
— Завтра отправим в Льеж… Ну, надо уходить!
Вилли взялся за шляпу, но в эту минуту вбежал партизан Мартин. Сдерживая дыхание, выкрикнул:
— Жандармы… Они окружили дом старика Жозефа!
Все вскочили. Шукшин бросил вопросительный взгляд на Силиве.
— Уходить садами, к лесу… — Силиве вынул из-за пояса пистолет, положил в карман.
— Сколько жандармов? — спросил Трефилов.
— Семь или восемь, все с карабинами, с автоматами…
— Надо их взять, Силиве, — спокойно проговорил Трефилов, надевая пальто.
Силиве взглянул на Трефилова, на Вилли.
— Правильно! Их надо взять! Мартин, скажи своим, ребятам, чтобы шли сюда! Идемте, товарищи…
Они подоспели в тот момент, когда жандармы выводили старика из дома. Растерявшиеся жандармы даже не попытались сопротивляться. Офицер гестапо схватился было за пистолет, но Трефилов сбил его с ног.
— Ведите жандармов в дом! — приказал Шукшин.
В доме все было перевернуто вверх дном; весь пол засыпан битой посудой, пухом.
— Это не мы, это он, гестаповец, — лепетал грузный усатый жандарм, выкатив от испуга глаза. — Немец, немец!.. — Он бросился к Шукшину, схватил его за руки.
— Не расстреливайте, у нас дети… Мы будем вам помогать… мы… будем честно служить… Пощадите!
Шукшин, брезгливо отстранив жандарма, кинул Силиве: «Пусть живут, ладно…» и, повернувшись к жандармам, строго сказал:
— Мы вас отпустим. Но если вы тронете хоть одного патриота… Понимаете? Из-под земли достанем. Это вам говорят русские партизаны!
— Понимаем, понимаем! — закивал жандарм. — О, русские партизаны, о!
— А теперь шагом марш! Чтобы духу вашего не было…
— Оружие… — жалостливо проговорил толстяк, глядя на Шукшина. — Начальник нас под суд отдаст… Это такой фашист! Он хуже зверя, этот Матье.
— Надо отдать им оружие, — сказал Маринов. — Эти люди нам пригодятся.
— Как это отдать? — вспылил Трефилов. — Я бы их всех…
— Отдать оружие! — твердо сказал Шукшин.
— Вот посмотрите, надуют…
* * *Трефилов на этот раз ошибся. Не прошло и недели, как произошел случай, подтвердивший, что жандармы не обманули партизан.
Поздно вечером в землянку командира отряда ввалился Силиве. Он был бледен, на подбородке запеклась кровь.
— У, дьявол, чуть не попался! — проговорил он, зло покусывая губы. — Не выручи этот толстяк, плохо бы пришлось! Молодец, старик…
— Какой старик? — Трефилов недоуменно посмотрел на Силиве.
— Да тот усатый жандарм, которого мы чуть не шлепнули в Нерутре. Помнишь? — Силиве поднял с пола чайник. — Полей!
— Ну-ну, помню… Как же он тебя выручил? — Трефилов, взяв чайник, нетерпеливо уставился на Силиве.
— Никогда бы не подумал, что этот толстяк такой ловкий парень! Когда они на меня бросились, сбили с велосипеда, он первым подскочил. Делает вид, что хватает меня, а сам заслоняет своей тушей… Господин Матье опять остался с носом! Ну, поливай же…
— Послушай, Силиве, ты не случайно нарвался на эту засаду. Они за тобой охотятся… Брось ездить открыто, схватят!
— Не схватят! Силиве умеет стрелять…
— А этого Матье я бы уничтожил. Он тебя наверняка знает.
— Дойдет очередь и до Матье. — Силиве, умывшись, сел на топчан. — Я к тебе вот зачем приехал, командир. В Ротэм пришли два взвода солдат, для охраны… Что ты скажешь?
— Надо разведать, Силиве. Если обстановка подходящая, — ударим.
— Я сегодня поеду в Ротэм, а ты готовься. Сообщу тебе через Жефа… — Силиве помолчал, поднялся. — Я поехал. Прощай, Виталий! — Силиве крепко пожал руку Трефилову, улыбнулся.
— Прощай, друг Силиве! — Трефилов проводил взглядом Силиве, и на сердце стало как-то тоскливо, тревожно.
* * *