— Константин.
— А, Констан… Мне говорили о тебе, говорили… А меня Елена зовут. Елена Янссен.
* * *Перед вечером пришел Жеф и сказал, что облава еще продолжается. Гитлеровцы охватили большой район, прочесывают леса. Кроме двух батальонов, они мобилизовали жандармерию и отряд Черной бригады. За каналом, в лесу, фашисты схватили трех русских. Эти ребята только что убежали из лагеря. Крестьяне говорят, что на них были куртки военнопленных.
— Слушай, Констан, в Мазайке тоже может быть облава. Квартира Елены надежная, но ее надо оборудовать. Давай сделаем потайной ход в кухне, — предложил Жеф.
Шукшин согласился.
— А в этой комнате надо устроить вторую стену. Да, тебе записка, Констан…
Записка была от Виталия Трефилова. Он сообщал, что бежал с лейтенантом Михаилом Чаловым и находится в доме Старика. Старик — это шахтер Антуан Кесслер.
Шукшин несказанно обрадовался. Трефилов отважен, решителен, и у него опыт работы в разведке. Кроме того, он свободно владеет немецким и фламандским языками. Как нужны отряду такие люди!
— Когда их приведешь? — спросил Шукшин, сжигая записку.
— Сейчас опасно. Пусть поживут у Антуана дня три…
* * *Остаток дня и ночь прошли спокойно. На следующий день вечером на улице появились машины с солдатами и жандармами. Шукшин, наблюдавший за ними из-за шторы, насчитал одиннадцать грузовиков и больше десятка мотоциклов с колясками. По запыленным машинам не трудно было определить, что это возвращался отряд карателей.
Проводив взглядом колонну, Шукшин сказал Новоженову, чинившему башмаки:
— Немцы бросили на облаву крупные силы. Значит, решили, что нас здесь много.
— И пускай считают. Нам это на руку!
— Правильно, Петр. Наша главная задача — отвлечь больше сил врага, заставить гитлеровцев держать здесь войска. Надо так развернуться, чтобы наш отряд им дивизией показался.
Незаметно наступила темнота. Чтобы не зажигать огня, Шукшин и Новоженов улеглись спать.
Шукшин лежал на спине с открытыми глазами и думал, думал. Сердце сжимала тревога: как там ребята, надежно ли они укрылись? Не допустил ли он ошибки, рассредоточив, рассеяв отряд? Не должен ли он был, узнав об опасности, быстро стянуть отряд и вывести в другой район, а в случае необходимости дать бой? Что сделает маленькая группа, если ее окружит враг?
Внизу, в комнате хозяйки, уже много раз отбивали часы. Звонкий, гудящий бой их слышался отчетливо. Наступила глубокая ночь, а он все еще никак не может уснуть, ворочается.
— Вы не спите? — негромко спросил Новоженов. — Я тоже не сплю… Митю рыжего вспомнил. Как бы он, чертяка, не забрел куда. Ни за что на месте не усидит, только бы ему бродить… Он тут всех крестьян знает.
— Да, сейчас надо быть осторожным… Гитлеровцы засад понаставили!
— Ничего, наши хлопцы не растеряются. Народ тертый. Это мы правильно сделали, Константин Дмитриевич, что так людей разбросали. Связь, конечно, держать трудно, как сейчас, к примеру… Зато надежней. Попробуй, нащупай… Самое основное, чтобы ребята научились действовать самостоятельно. А народ у нас боевой. С нашими хлопцами, такое можно сделать, что фашисты век будут помнить…
— Верно, Петя, ребята хорошие, огневые…
«Вот бывает ведь так, — думал Шукшин, — поговорил с человеком и на душе легче, спокойнее стало». Он закрыл глаза.
— Ну, Петя, давай спать.
Шукшин быстро заснул и не слышал, как в комнату вошла Елена. Отодвинув штору, она долго глядела на асфальт, облитый лунным светом. На улице было пустынно и тихо. Елена опустила штору, бесшумно вышла из комнаты.
Было уже три часа ночи, но она не ложилась спать. Присев поближе к свету, накинув на плечи платок, принялась штопать чулки.
Неожиданно раздался громкий стук в дверь. Елена выронила из рук чулок. Несколько секунд сидела неподвижно, лицо ее побледнело. Стук повторился. Елена бросилась к лестнице, схватилась за перила. «Скорее наверх, предупредить Констана!» Но в дверь забарабанили с такой силой, что она остановилась.
— Кто там? Кого вам нужно?
— Открывай, патруль!
Вошли два немца. Третий остался на улице, у дверей.
— Почему не открывала? Кто здесь живет? А ну, отойди! — накинулся на женщину долговязый, белобрысый ефрейтор, обшаривая глазами низкую и большую, наполовину пустую комнату.
— Я здесь живу. С дочерью. Врываетесь ночью, кричите, как вам не стыдно, молодые люди!
— Я тебе поговорю! — Ефрейтор, отстранив хозяйку рукой, прошел в кухню, принялся шарить по углам, гремя ведрами и кастрюлями, забрался в кладовку.
Солдат, постояв в нерешительности у дверей, вошел в маленькую смежную комнату, в которой спала пятнадцатилетняя дочь Елены Мия. Посмотрев на спящую девушку, он улыбнулся чему-то и вернулся в большую комнату.