— Да, Марченко вот что велел передать. Мы приняли в группу одного сержанта, бежал с шахты Цварберг. Он сказал, что с их шахты ушло много людей. Они собирают партизанский отряд. Этот парень искал своих, а набрел на нас.
— Это интересно!.. А где живут его товарищи, он знает? — спросил Шукшин.
— Нет, не знает. У них такой организации, как в нашем лагере, нет. Бегут, как придется, наугад.
— Откуда же он знает, что формируется отряд?
— Говорит, у них там был один лейтенант, боевой парень. Не то Дятлов, не то Дядькин… Он многих подбил бежать из лагеря и сам ушел. А теперь передает в лагерь письма, чтобы еще, значит, бежали.
— Будем их искать. Но Жульян мне сказал, что в этом районе, кроме нашего отряда, русских нет! Интересно… Наверное, они в других лесах. Может быть, в Арденны ушли? В Арденнах много партизан…
С большой сумкой в руках вошла Мия.
— Принесла, — сказала она и, отдав сумку Братку, молча прошла в свою комнатку, упала на кровать, не раздеваясь.
Браток высыпал картошку, которой была прикрыта взрывчатка, переложил толовые шашки в рюкзак.
— Ну, мне надо уходить!
— Да, время! — Шукшин поднялся.
Хозяйка окликнула Мию, но та не отвечала.
— Как крепко уснула, бедняжка! Пойду растормошу ее…
— Не надо, Мать! — остановил Браток. — Я один доберусь. Мия так устала, что ей не дойти.
— Нет, ты один не пойдешь. Нельзя, мой сын! — Она торопливо сняла с вешалки свое пальто, шаль. — Я пойду с тобой. Идем же! — Елена говорила с такой решительностью, что Браток не возразил.
Операция прошла удачно. Трефилов, вернувшись в Мазайк, скупо доложил Шукшину:
— Охрану убрали легко. Какая там охрана! Двое полицейских… Обошлись без взрывчатки. Искарежили машины так, что не восстановишь. Браток специалист насчет этого… Я его едва оторвал. Уходить надо, а ему все мало. Горячий парень, как бы не было с ним беды… Продовольственных карточек забрали порядком.
На другой день после возвращения Трефилова и Елены пришел Жульян.
— Констан, с твоими ребятами можно самому Гитлеру башку оторвать! — шумно заговорил он, дружески обнимая Шукшина. — Этот Виталий — настоящий дьявол. Он тебе сказал, как мы попали на завод? Не говорил? Ну, я так и знал… Он туда пришел с Мишелем, с братом…
— С Братком?
— Да, да… Виталий сказал, что он комиссар. Из Берлина приехал! Важный, большой начальник, понимаешь? Их сразу пропустили… Виталий не стрелял, нет! Они совсем тихо это сделали, совсем… Вдвоем убрали охрану! Совсем тихо… Русские парни, о! Один десяти стоит. Двадцати!
Шукшин, расспросив Жульяна об обстановке, сказал, что отсиживаться в населенных пунктах довольно, надо выходить в лес и браться за настоящие дела.
Жульян согласился.
— Я ухожу далеко, Констан, к нашему начальнику. К большому начальнику, понял? Я им там скажу, что русские работают здорово, что вы настоящие герои… Я им скажу, что русским надо хорошо помочь оружием!
— Спасибо, Жульян! — взволнованно ответил Шукшин. — Вы убедитесь, что русские партизаны умеют бить врага…
— Вместе, вместе! — Жульян крепко сцепил свои руки, потряс ими над головой. — Я приду через четыре дня. Ты жди меня здесь.
Но встретиться с Жульяном Макенбеком им больше не пришлось.
Утром пришел Трис. Не снимая пальто, с которого ручьями стекала вода, он молча сел у стола и, низко опустив голову, принялся старательно разминать в пальцах сигарету.
Шукшин сразу понял, что бельгиец пришел с недоброй вестью.
— Что случилось, Трис? — спросил он, глядя ему в лицо.
— Они схватили Жульяна, Констан, — не поднимая головы, ответил Трис.
— Жульяна? — Шукшин невольно отпрянул. — Не может быть…
— Да, Жульяна…
Жульян остался ночевать в Мазайке, утренним поездом он должен был уехать. Ночью его дом окружили гестаповцы. Под подушкой у Жульяна лежал пистолет, но он не стал стрелять: документы у него были надежные и он надеялся, что снова проведет немцев, как проводил до этого не один раз. Но гитлеровцы знали, что перед ними Жульян Макенбек, партизанский комендант. Его выдал кто-то из «черных».
— Какого товарища потеряли… — с болью сказал Шукшин.
— Ночью взяли еще четырех наших, здесь, в Мазайке, — сказал Трис. — Вам надо уходить отсюда. Быстро уходить. Скоро придет Гертруда. Идите с ней.
— А ты останешься здесь?
— Да. Я должен все узнать. Мы пойдем на все, чтобы спасти командира.
Гертруда пришла уже перед вечером. Она знала об аресте Жульяна, но лицо ее, казалось, не выражало ни беспокойства, ни горя. Только в глазах больше не было ни веселого, озорного блеска, ни улыбки.