Полетел на разведку Болотов.
— Чистая вода в тридцати милях к северу, — угрюмо сказал он, вернувшись. — Без помощи ледокола выберемся не скоро.
«Красин» был совсем близко. Он изменил курс и спешил к нам на выручку. Судовые радиостанции держали связь. Ледокол попал в густой туман и шел, ориентируясь по радиопеленгам.
Мне удалось переговорить с журналистом Борисом Изаковым, находившимся на «Красине».
— В тропиках нас извела адская жара, все просто истосковались по хорошему ледку, — рассказывал мой товарищ. — Вы там, пожалуйста, не всё взрывайте, оставьте что-нибудь и для «Красина»…
Ветер постепенно разрушал стену тумана. Вооружившись биноклями, все вглядывались в даль. Каждому хотелось первым крикнуть: «Вижу!» Зоркий охотник Парфенов забрался на марс.
С ледокола передали: «Пустите дым». Из трубы «Сталинграда» вырвались черные клубы.
— Вижу! Ясно вижу «Красина»! — загремел парфеновский бас.
В серых полотнищах тумана возник силуэт корабля. С поразительной легкостью гигантский стальной утюг крушил белые поля, оставляя позади двадцатиметровый канал. Под его напором с гулом рушились теснившие нас ледяные оковы. «Красин» обошел вокруг «Сталинграда», заплясали расколотые льдины. Мы были свободны.
Суда встали борт к борту. По трапам устремились две встречные группы. Я увидел своих товарищей: Бориса Изакова и Михаила Розенфельда — спецкора «Комсомольской правды», участника многих походов и экспедиций. Два часа показались мгновением. «Красин» продолжал поход на Чукотку. «Сталинград» следовал в кильватере. Разбитые мощным лидером, льды уступали нам дорогу. Туман сгущался. Перекликаясь с «Красиным» протяжными гудками, мы держали курс к бухте Провидения.
Опередив нас, ледокол исчез за горизонтом. Я пошел проститься с радистами. Мы говорили друг другу теплые слова, обменивались адресами. Это ночное прощание ожило в моей памяти три года спустя в Москве: в День печати я неожиданно получил поздравительные радиограммы: одну прислал Литвинов с борта гидрографического судна «Торос», из Арктики, другую — Попов, с плавучего дока, шедшего Индийским океаном во Владивосток.
Напоследок «Сталинграду» снова не повезло: навис непроницаемый туман, судно продвигалось малым ходом.
Над морем поминутно неслись отрывистые гудки, и вахтенные чутко прислушивались: не предупредит ли эхо об опасном соседстве скалистых берегов?
До рассвета бродили мы близ южного побережья Чукотки, Утро экспедиция встретила на пороге Берингова пролива, у цели плавания. Океан утих. И, словно набравшись новых сил, протяжно завыл гудок «Сталинграда». «Угу-у-у», — отзывались невидимые чукотские горы.
Ветер гнал серую мглу на юг, обнажая крутые берега и островерхие гряды скал, покрытые сверкающим снегом. Ничто не оживляло угрюмого пейзажа. Никаких признаков жилья, ни одного деревца…
«Сталинград» медленно входил в просторную бухту, скованную льдом; лишь у самого берега тянулся широкий канал, пробитый «Красиным».
Черные, с зеленовато-бурыми пятнами скалы и мох, подернутые снежной порошей; каменистые террасы, выщербленные ветрами, — такой запомнилась мне бухта Провидения.
Все столпились на палубе.
— Дым!.. Смотрите, «Красин»! «Красин»!
— А вот «Смоленск»!
— Какие-то домики…
— И вовсе не домики, а шалаши.
— Да это же чукотские яранги!
Оживление нарастало: сейчас мы встретимся с героями-летчиками, с челюскинцами…
На палубе «Смоленска» не было ни души, опустевшим казался и «Красин». Вдали на льду виднелись маленькие фигурки, двигавшиеся к поселку; впрочем, можно ли назвать поселком четыре-пять яранг, очертаниями напоминающих карусель? От яранг отделились два продолговатых пятна, они быстро приближались. Донесся лай, гортанные восклицания — к «Сталинграду» мчались упряжки, ими управляли чукчи в меховых кухлянках.
Они остановили разгоряченных псов в двух десятках шагов. Каюры приветливо улыбались. Видимо, никогда им не приходилось встречать такую флотилию: три больших судна сразу в глухом уголке Чукотки! Стоявший впереди коренастый чукча, покрутив головой, издал возглас непритворного удивления: «Ка-ку-мэ!» Другой прищелкнул языком, словно хотел сказать: «Бывает же такое диво!»
На мостике появился угрюмый капитан. Хриплым голосом приказал он спустить трап и завести ледовый якорь. Не спеша огляделся. Со всех сторон высились горы, и только опытный глаз мог отыскать «ворота», через которые мы вошли в эту бухту, спокойную, как замерзшее лесное озеро.