Внизу сверкала, искрилась, переливалась блестками широкая лента Амура. Дымили пароходы и буксиры, казавшиеся игрушечными, виднелись рыбацкие лодки-скорлупки и вереницы плотов, напоминавшие школьные пеналы. Параллельно руслу через тайгу и просеки тянулась серая полоска автомобильной дороги. Выскочив из лесной чащи, она устремилась вперед и затерялась в голубоватой дымке.
— Ком-со-мольск! — прокричал пилот, выкинув руку влево.
Возвращаясь из прошлого путешествия в низовья Амура и на Сахалин, я видел, как на левом берегу реки, близ небольшой деревушки, высаживались с пароходов и барж отряды жизнерадостной, задорной молодежи. Там были москвичи и ленинградцы, смелые, боевые, жадные до всего нового; волевые, коренастые и немногословные сибиряки и уральцы; мечтательные, с певучим говором девчата и парни из украинских степей; скромные и застенчивые голубоглазые белорусы; подвижная и шумная молодежь Закавказья; юноши и девушки из среднеазиатских республик, черноволосые, опаленные жгучим солнцем; рассудительные и смекалистые псковитяне, ярославцы, туляки, рязанцы… В глухой уголок Приамурья съезжались смелые и сильные молодые патриоты, представители народов великой страны, посланцы партии и ленинского комсомола. С вещевым мешком за плечами сходили они на берег. Ставили палатки и разжигали костры. Пытливо разглядывали пустынную местность, которую предстояло освоить и обжить. Они шли покорять дремучую тайгу, корчевать вековые деревья, прокладывать дороги через леса и сопки, строить новый дальневосточный город. Имя ему — Комсомольск!
Прошло четыре года, и мы летим над этим городом. Ровные, прямые улицы, квадраты площадей, сады и цветники. Темными жучками пробегают автомашины. Сверкают окна домов. Прямоугольные, строгие, стального оттенка заводские корпуса соединены с городом полосками шоссейных дорог. Растет и ширится, отвоевывая таежные пространства, юный Комсомольск…
И снова глушь, тайга. Изредка промелькнет песчаный либо лесистый островок, прибрежное селение с деревянной пристанью на плаву, и опять тайга. Левый берег поднимается все выше, по крутизне зеленых склонов сбегают пенистые ручьи. На запад, сколько видит глаз, — никаких признаков человеческого жилья; можно идти неделями, не встречая живой души, разве что набредешь на одинокого охотника-зверолова.
Пестро разукрасила природа долину Амура. Леса, сопки, луга и воды соперничают в расцветках — нежно-голубой, сиреневой, бледно-розовой, изумрудной; как-то не верится, что месяца через три все это сменится однообразным белым ковром.
Амур круто поворачивает влево и быстро уходит от нас. Летчик бросает взгляд на часы, дважды сжимает и разжимает кулак: до Николаевска десять минут полета. Справа показался небольшой мыс, на другом берегу — строения. Аккуратные домики спускаются к реке. Порт окутан дымками пароходов. Мы — в Николаевске.
Спешим в город. На скамье перед цветником, разбитым под окнами почты, сидит человек в кожаной тужурке, перелистывая какие-то бумаги. Он поднимает голову, и я узнаю штурмана «АНТ-25».
— Александр Васильевич! Вы здесь?!
— Как видите.
— А где Валерий Павлович и Байдуков?
— Остались на острове. Я приехал для переговоров с Москвой, сейчас отправляюсь восвояси… Вот не послушали моего совета ехать прямо в Хабаровск, зря время потеряли. Из Читы как добирались?
— До Хабаровска на «Р-5», а сюда — гидрой, она ждет у берега. Полетим вместе на Удд?
— Охотно! Торпедным катером непривычному человеку довольно утомительно.
Между Николаевском и маленьким островом в эти дни стали ходить торпедные катера, летали гидропланы; делегации из города везли летчикам подарки: корзины с копченой амурской кетой, овощи, сласти… Николаевский телеграф принимал сотни приветствий.
— Вот везу, еще не разобрался, — показал штурман толстый пакет. — Что ж, летим?
Пронеслись над рыбными промыслами низовьев Амура и вышли к северной части Татарского пролива. Впереди темнело Охотское море, иссеченное белыми гребнями. Справа неясно вырисовывались контуры Сахалинского побережья. А вот и острова: маленький Кевос, кажущийся безлюдным, за ним — знакомый Лангр с его зверобойным комбинатом и, наконец, узкий, продолговатый Удд. Названия «Удд», «Лангр» и «Кевос» доживали последние дни; вскоре на картах этого района появились новые наименования трех островов: Чкалов, Байдуков, Беляков.