Однако в последующие дни обстановка продолжала осложняться. Своенравный паша изобретал все новые и новые стеснения для путешественников. Предоставим слово Ольге Александровне: «Турецкие власти каждый день придумывают новые неприятности. Щербатов собрался на охоту по газелям, но часовые, увидев сборы, дали о том знать в казармы, и прибывший офицер объявил, что нам запрещено выходить за пределы города. Так как благодаря этой задержке были упущены утренние прохладные часы, то Щ. отложил свою поездку до следующего дня и послал Халиля сказать паше, что он поедет на другое утро на охоту, с позволения или без пего, а если вздумается ему препятствовать силой, то это будет «aux risques et perils» [на свой страх и риск] губернатора. Последний, должно быть, испугался, что зашел слишком далеко, и прислал адъютанта с извинениями за случившееся будто бы недоразумение. Тем не менее нас теперь никуда не выпускают без солдат, двое из которых конвоируют всякого из нас, куда бы мы ни ходили. За каждым нашим движением зорко следят и старательно наблюдают, чтобы мы не сообщались с местным населением» [21, с. 61].
Вечером 9 апреля, на третий день после отъезда Пасра, в лагере появился незнакомый бедуин, назвавшийся человеком из племени агейл. Из этого племени был второй проводник каравана Абдул Азис, нанятый в Дамаске. Бедуин привел коня встреченного им в пустыне Насра, который, по его словам, купил другую лошадь для дальнейшей поездки и должен сегодня достичь Алеппо. Рассказ выглядел вполне правдоподобно. Шейх Наср был человеком известным и уважаемым среди кочевников Сирийской пустыни и мог попросить встречного бедуина из дружественного племени выполнить подобную просьбу. Все же тревога за судьбу Насра не покидала путешественников.
Время идет, а обстановка в лагере остается тревожной. Паша не смягчает ограничительных мер и выдумывает новые. «Один день сходен с другим своей монотонностью, что почти нечего и писать: ездим верхом, читаем и скучаем, в особенности Строганов]; главное же занятие следить за дорогой, не едет ли Наср… Турецкие власти подвергают нас всевозможным неприятностям. Однажды нам заявили, что мы не только не имеем права покупать лошадей, приводимых в лагерь, но что местным жителям запрещено нам их показывать; один день нам объявляют о какой-либо стеснительной мере, а на другой день таковая отменяется, и так бывает почти ежедневно» [21, с. 64]. В этом свидетельстве Щербатовой примечательны сведения о стремлении турецких властей свести на нет контакты путешественников с арабским населением, чьи симпатии к русским были, несомненно, известны паше и его окружению.
Итак, положение каравана не менялось. А между тем ожидаемый срок возвращения Насра прошел. Можно было опасаться, что турки задержали его в пути или в Алеппо, или даже лишили его жизни. Поэтому путешественники делают попытку вырваться из плена. Было решено, что Щербатовы с частью каравана выступят в Дамаск. Все оружие они оставят Строганову, который с другой частью каравана и е матросами останется в лагере в ожидании ответа из Алеппо. По получении ответа он постарается нагнать первую часть каравана, делая ускоренные переходы. Эта попытка была сделана 16 апреля. Что из всего этого получилось, мы узнаем из книги Щербатовой, оставившей яркое описание одной-из наиболее драматичных страниц путешествия.
«Сегодня турецкие власти окончательно доказали, что считают нас своими пленниками. Утром часов в десять, когда, согласно вчерашнему решению, вещи были уложены, палатки сняты и отдано приказание вьючить мулов, Щ. поскакал сказать губернатору, что так как все оружие и матросы остаются в Дейре с С., то этим устраняется всякая попытка задержки его лично и меня, а поэтому не может быть препятствий к нашему отъезду, который и состоится в данном часу.
После этого введения через Халиля начались переговоры, тянувшиеся до часу дня. Паша продолжал упорствовать на своем и наконец объявил: что если мы попытаемся двинуться, то будем остановлены насильно и что ни с ружьями, ни без них, ни нас одних, ни одного из наших мукров [погонщиков], ни врозь, ни всех вместе он не выпустит до получения ответа из Алеппо.
В подтверждение своих слов губернатор прислал караул, человек в двадцать солдат при офицере, с заряженными ружьями, которые выстроились поперек дороги. Когда же Щ. велел мукрам двигаться с навьюченными мулами и сами мы тронулись вперед верхом, то солдаты по команде офицера взяли ружья наперевес и извели курки. Удостоверившись таким образом, что Мехмет Тевфик не на шутку решился употребить вооруженную силу против нас, Щ. велел развьючить мулов и поставить палатки на старые места.
Комическая сторона этого происшествия был панический страх нашей туземной прислуги при виде вооруженных турок, которых они даже и без оружия боятся. Все они были неестественно бледны, а некоторые даже спрятались за деревья» [21, с. 65–66].
Вырваться из плена не удалось. Никаких вестей от шейха Насра не было. Лагерь окружали турецкие солдаты с заряженными ружьями. Что оставалось делать? Посовещавшись, пленники пришли к убеждению, что в создавшемся критическом положении единственным выходом была посылка второго гонца в Алеппо. Выход был не очень надежным, даже рискованным. Приходилось подвергать опасности жизнь еще одного человека, без уверенности, что гонец благополучно вернется. Но иного выхода не было.
Для трудного поручения выбрали араба Саада из племени агейл, одного из погонщиков верблюдов. Он внушал доверие как человек исполнительный и надежный. Чтобы избежать возможных препятствий со стороны турецких властей, решили отправить Саада в тайне от турок глубокой ночью. В это время турецкие солдаты несли свою службу не слишком бдительно, а иные просто спали. Гонца тщательно проинструктировали в столовой палатке и вручили ему письма для русского и французского консулов в Алеппо, послу Нелидову в Константинополь и родным в Россию.
Можно было ожидать, что русское консульство в Алеппо находится под неустанным надзором полиции, которая не допустит гонца-бедуина к консулу, задержит его. Поэтому и было решено, что в крайнем случае Саад обратится с письмом к французскому консульскому представителю. С Францией у России были все же не столь натянутые отношения, как с Англией. Консулу Французской республики сообщали обо всем случившемся с путешественниками. В конце письма была приписка: «Если вашего коллеги нет в Алеппо, то вся наша надежда сосредоточена на вас как для пересылки приложенных телеграмм, так и для скорейшего нашего освобождения, так как мы вполне убеждены, что вы не откажетесь принять для этого меры» [21, с. 67]. Путешественники проявляли заботу и о гонцах Насре и Сааде и просили русского консула взять обоих бедуинов под защиту консульства в случае, если им будут грозить неприятности со стороны турок.
Ранним утром 18 апреля буфетчик разбудил Щербатовых и Строганова. Долгожданная и радостная новость: прискакал на взмыленном коне Наср, живой и невредимый. Наскоро одевшись, путешественники собрались в столовой палатке, поздравили Насра с благополучным возвращением и стали расспрашивать. Наср рассказал, что доехал он до Алеппо на третьи сутки без всяких затруднений. Беспрепятственно вручил письма русскому консулу. Однако в Алеппо пришлось ожидать шесть дней ответа из Константинополя. Этим и объясняется его вынужденная задержка. Как только ответ пришел, он немедленно выехал обратно. Саад встретился ему на дороге невдалеке от Дейра. Наср вернул второго гонца обратно, правильно рассудив, что ему теперь незачем ехать.
Шейх привез приятные новости. К письму консула из Алеппо была приложена копия телеграфной депеши Нелидова из Константинополя. Депеша извещала, что османскими властями направлено строжайшее предписание управителю Дейра немедленно возвратить русским свободу. Новость, которую привез шейх, была встречена с ликованием. Но оно оказалось преждевременным.