Обратное путешествие наше, под впечатлением происшедшего и под гнетом вероятности заражения, не было веселым; мы шли молча, погруженные в свои думы, изредка обменивая короткими фразами.
На первом же привале, у реки Тутахезы, мы разложили большой костер, разделись до нага, вытрясли и прокоптили все свои вещи и одежду на огне, причем обнаружили присутствие некоторого количества весьма подозрительных насекомых, называемых китайцами «ши цзы». Последнее обстоятельство еще более убедило моего компаньона в неизбежности заражения и привело его в состояние нравственной апатии, весьма близкой к духовному маразму. Некоторые симптомы заставили меня даже опасаться за его рассудок.
Сидя у костра, этот таежный богатырь бесстрашный в борьбе с дикими зверями, жаловался на свою судьбу, как малый ребенок и готов был плакать при одном намеке на страшный призрак чумы, преследующий нас своей роковой действительностью. В разговоре со мной Шелегов часто заговаривался и нес такую чушь, что у меня даже являлось подозрение, не начинается ли у наго процесс болезни с жаром и бредом. Ночью, лежа у огня на шкурке косули, он, положительно, бредил и бормотал непонятные слова, вспоминая свою прошлую жизнь и приводил меня в отчаяние, т. к. перспектива ухода за больным в глухой, дикой тайге казалась мне каким-то кошмаром. Так прошла одна долгая, томительная ночь, полная гнетущих дум, тревог и опасений.
Яркое зимнее солнце, бросившее свои живительные лучи на наш унылый бивак, разогнало мрачные мысли и таинственные призраки ночи. Даже печальное лицо Шелегова немного просветлело и оживилось. Тогда у меня явилась счастливая идея, поднять искусственно его дух изрядной порцией крепкого рома, который всегда находился в моем мешке, на случай простуды и обмерзания. Не говоря ни слова, я откупорил бутылку, налил полную кружку «огненной воды» и подал ее своему товарищу. Он посмотрел на меня вопросительно и, также не говоря ни слова, выпил ее залпом, крякнув и закашлявшись.
Через четверть часа действие ямайского напитка сказалось и прежнего угнетенного Шелегова как не бывало. Откуда явилась бодрость, ясность духа и даже отчаянная бесшабашность! Я не узнавал его и в душе радовался, что страшный, кровавый призрак чумы не посмеет приблизиться к нам и на винтовочный выстрел. Я видел, что в психике охотника произошел перелом и после упадка физических и духовных сил, наступила реакция и прилив новой энергии и жизнедеятельности.
– А ну ее к черту, эту проклятую чуму! – кричал на весь лес расходившийся Шелегов. – Что ее бояться?! Поддайся только ей, – она и на самом деле заберет в свои лапы, тогда не выкрутишься!
Внешность охотника также радикально изменилась, в глазах светилась прежняя сила воли и самая фигура его говорила о готовности к борьбе за жизнь.
Крайне довольный оборотом дела, я старался поддержать такое бодрое настроение в своем товарище, решив, все же, наблюдать за ним, на случай появления первых признаков заразы. Наблюдения эти незаметным образом я производил и над собой, время от времени щупая у себя пульс, с целью определить повышение температуры.
Таким образом, призрак чумы хотя и отдалился от нас на почтительное расстояние, но, все же, висел над нами, как дамоклов меч, готовый поразить нас своим смертельным ударом. Шелегов, казалось, совершенно забыл о нем и намеревался поохотиться на кабанов и косуль в кедровниках Тутахезы. Принимая во внимание скрытый период болезни в течение десяти дней, я решил провести это время в тайге, так как если нам суждено было заболеть чумой, то лучше уж погибнуть здесь, среди дикой, прекрасной природы, вдали от людей, без звона колоколов, но под шум первобытного леса, который скрыл бы нас навсегда в своих таинственных дебрях. Старая колдунья-тайга напевала бы над нами свои дикие песни звуки эти, как погребальный напев, раздавались бы под сводами темных кедровников в горах Лао-лина.
Такие мысли и думы неотвязно преследовали нас во время наших охот и скитаний в поисках зверя в верховьях Тутахезы. Бывало, преследуя раненого кабана по горячим следам, вспомнишь о существовании злополучного призрака чумы, остановишься и нащупываешь свой пульс, показывающий учащенное кровообращение, вследствие быстроты движения, и закрадывается опять щемящая тревога и призрак страшной болезни, в виде окровавленного, изуродованного трупа встает перед тобой.
Или, сидя у костра в глухую таежную ночь, внимательно присматриваешься к своему товарищу, ища у него каких-нибудь наружных признаков начинающейся болезни и с тревогой следишь за собой невольно преувеличивая каждый незначительный симптом.