Пароход долго не заходил в наш порт. Взятый во фрахт одной фирмой, он полтора года «стоял на иностранной линии», и когда Дракон возвратился, ему стало яснее это ощущение уходящей из-под ног опоры. В доме был замечательный порядок. Где возможно, Клава расставила своих кукол и забавлялась ими больше, чем разговаривала с мужем. Поворачиваться к нему спиной она взялась откровеннее. Он прекрасно понял этот язык поведения. «Ты видишь, — говорила она, — мне плохо, если ты прикасаешься. Отодвинься и лежи смирно. Я испытываю страх. Посмотри, у меня уже выступили мурашки». Он пожалел себя, потом стал жалеть и ее. Прошло время, когда можно было верить в капризы и предполагать, что Клава пока не привыкла к мужу. И Титов увидел, что она никогда не привыкнет. Никогда. Это будет всегда, почувствовал он, и станет хуже. И уже домой ему было возвращаться нелегко, потому что женщина там его не ждала, а он ее любил.
— Ведь любила вначале, — сказал боцман, и она, подумав, ответила:
— О любви — чего говорить? В наши-то годы!.. Смешно, и только. Ты еще при людях не вздумай про любовь сказать.
— Тебе ведь тридцать с небольшим, — сказал он.
— То-то и оно, — ответила Клава неопределенно и, для раздумья посмотрев в сторону от него, усмехнулась.
Она была не из тех жен, которые очень заботятся о приобретениях, но сперва была хорошей и расчетливой хозяйкой. Титову она казалась умной, он даже признавал в ней какую-то возвышенность — особенно когда Клава глядела мечтательным и глубоким взглядом. Порой он не знал, как держать себя. К примеру, она не терпела, если он ходил в магазин, если подавал советы в отношении того, как ей красивее одеться. Сама она по протоптанной в снегу тропинке, одевшись в телогрейку и повязав шаль, таскала воду из колодца, который утопал в сугробе и у которого на старом срубе был бугристый лед, сама отправлялась в сарай и колола дрова.
Она была самолюбивой женщиной, с твердой мужской хваткой, с красивым лицом и нежным гладким телом. Не подчиняя себе мужа намеренно, она вызывала в нем это состояние, и он был готов унизиться, чтобы она стала к нему поближе. Книг она в руки не брала, не читала газет и с молчаливой неприязнью относилась к тому, что любил читать боцман. Она все больше сосредоточивалась на себе и для него делалась непроницаемой. Что-то в ней сильно перебаливало, и было похоже, что у болезни этой нет благоприятного исхода, а есть только осложнения. Она даже осунулась лицом, побледнела. На ласки как-то сам собой уже объявился запрет. Старая теща все примечала и покачивала головой. В отсутствие Клавы боцман и приступил к ней с расспросами, когда она лежала в валенках на своей печи, седая и косматая, всегда молчаливая, но зоркая.
— Мать, — сказал он, — ты все видишь, что с ней?
Старуха вздохнула и не сразу ответила:
— Вам виднее. Чего я буду вмешиваться?
— Ты знаешь. Скажи, — пристал боцман.
— Ничего с ней. Не тот ты мужик, который ее может скрутить. Не будет у вас ничего хорошего.
— Какой я мужик? — спросил Дракон.
— Не тот, — повторила старуха. — Добряк ты, Василий Алексеевич. А для нее ты захудалый. Не видишь, она все про счастье думает? От этого с ума сходит.
— Значит, с другим ей было бы хорошо? — сказал боцман.
Старуха опять помолчала, затем произнесла:
— Ты лучше у нее спроси.
— Было бы или нет?
— Может, только с принцем. Сама-то она не больно знает, какое ей в точности счастье надобно. И с принцем бы не ужилась.
— Чего же ей надо?
— А я знаю? Она всегда была странная. Подружки веселые были, а она красивая. Гордилась, что недоступная. Все в зеркало себя разглядывала…
Боцман задумался. Он доверял старухе, но вместе с тем из опыта многих знакомых знал: часто с рождением ребенка женщина привязывается к мужу, и тогда в доме снимается напряжение и возникает покой. Сообразив, что жена специально уклоняется, Титов воспользовался хитростью и все же добился согласия Клавы на ласку и, спустя время, стал по ночам наивно и осторожно прикладывать руку к ее животу. В команде парохода заметили, что у него новый душевный подъем, как до того замечали, что у боцмана дома стало не ладиться. Ребенка он захотел страстно и теперь удивлялся, как это в нем не было раньше такой мягкости, когда при виде всякого малыша на улице хочется взять его на руки и погладить по голове. В это время для него случилось приятное событие. В море на пароход передали, что Титов награжден орденом, занесен в список почета Пароходства и получит денежное поощрение. С этой вестью он явился домой и, рассказав обо всем, увидел, что за время его отсутствия в доме произошло некое чудо, так как жена поздравила от души, встреча была очень хорошей, а теща сползла с печки, и они все вместе сидели за столом.