— Точно. Тем более на дежурство она только вечером заступила. Да и второй этаж не её вотчина. Там свои медсёстры и санитарки.
— А может это мужик был?
— С такой фигурой? Вы уж совсем меня за идиота-то не держите, товарищ полковник.
— А зачем ты вообще к этому комиссару попёрся?
— Не я. Он сам меня пригласил.
— Ну а пожаловался ты ему зачем?
— Я не жаловался. Рассказал всё, как есть.
— И?
— Честно?
— Честно.
— Да надоело мне эту баланду каждый день хлебать! Хотя хрен с ней, с этой баландой. Но когда мы там на фронте кровь проливаем, а всякая сволочь в тылу на этой крови наживается, жрёт от пуза, ворует, последние крошки у проливших кровь за Родину отнимает — это как называется?
— Может это всё объективные причины.
— Объективные? А заведующего продуктовым складом вы видели? А местного старшину? Да им обоим об лоб поросёнка убить можно, годовалого. А поварихи? Да не одна из них в дверь не пролазит. Тоже от голода пухнут? Медсёстры по сравнению с этими бабищами как колибри и бегемот. Есть исключения. Вот только ни одной санитарки и медсестры я с полной торбой не видел. Домой они с пустыми руками идут, особо интеллигентные с ридикюлем. Зато хозблок с заплечными мешками, да ещё в каждой руке по авоське. Видать отходы с кухни выносят. Но это так, мелочи. Мне интересно, сколько продуктов до госпиталя не доезжает? И ведь не одна мразь за это не ответит. Зато после нашей Победы эти мрази на коне будут. При должностях и в больших званиях. Настоящие герои в земле гнить останутся, а эти подонки век проживут… — Заткнулся на полуслове я, когда услышал хруст ломаемого карандаша.
Полковник Васин сидел и остекленевшими глазами смотрел куда-то в пространство, и только его пальцы непроизвольно доламывали карандаш, который он до этого крутил в руке.
— Закончил с прелюдией? — внезапно очнулся он.
— Да я ещё даже не начинал.
— Значит закончил!
— А теперь слушай сюда и мотай на ус, Николай. Этого разговора со мной никогда не было. С комиссаром ты тоже ни о чём таком этаком не говорил, просто он агитировал тебя вступить в партию. Агитировал?
— Ещё как.
— Вот всем про это и говори, если спросят.
— Понял, не дурак.
— Да дурак ты, Коля. И не лечишься. — Вздыхает полковник Васин, хотя не факт, что Васин, и звания у них в «кровавой гэбне» совершенно другие.
— Лечусь вообще-то.
— Вот и лечись. И не суй свой нос не в своё дело. А по поводу сегодняшнего инцидента, так и говори — срать ходил. Пучит тебя уже не один день, потому что много жрёшь.
— Так и скажу.
— Хотя есть и ещё один вариант, — задумался Николаич. — Окон много, могли перепутать. А у соседнего окна как раз моя койка, только палата через стенку.
— Значит теперь вы колитесь, товарищ полковник, кому это вы дорогу перешли. Тоже Светку не поделили?
— Уел, чертяка. Ладно, после договорим. Пошли-ка отсюда, а то в коридоре какая-то непонятная суета началась, видать милицейское начальство нагрянуло, да и госпитальное тоже подняли. Не дадут нам спокойно пообщаться. Да и не желательно, чтобы нас теперь вместе видели.
— Почему?
— Придёт время, узнаешь. Меня не ищи, будет нужно, я тебя сам найду. Расходимся. — Выпроваживает меня Николаич из кабинета, запирает двери на ключ и идёт в другую сторону. Так что я возвращаюсь в свою палату, спустившись по чёрной лестнице.
До утра мне поспать так и не дали. Сначала менты допрашивали. Затем начальник госпиталя пристал как банный лист. Ну а сразу после планёрки меня осмотрел лечащий врач, и я переехал на второй этаж, в палату для выздоравливающих. А вот комиссара я так и не видел. Причём в кабинете у него засели какие-то «люди в штатском», выставив у дверей часового с дегтярёвским автоматом. Этих стволов на фронте не хватает, а тут с ними оперов охраняют. «Чудны дела твои…»
Правда какой-то эффект от этого получился. На обед было целых три блюда. Суп был похож на борщ, причём сваренный на мясном бульоне. В каше присутствовал подлив и какие-то волокна мяса. А на третье мы пили компот из сухофруктов, в котором угадывалось наличие сахара. А самое главное — это хлеб. По три куска ржаного хлеба на одно голодное брюхо. На столах появились солонки с солью, да ещё каждому выдали половинку луковицы на десерт.
— Вас что, всегда тут так кормят? — спросил я у соседей по столу, перейдя к десерту и охренев от увиденного.
— Сдурел? — Откликнулся самый рыжий из трёх. — Сколько лежу, в первый раз. Мы думали, это вы дистрофики с первого этажа, всё сжираете. Соль и то свою приходилось в столовую приносить. А вас что, тоже плохо кормили?
— Командиров чуть лучше, а все остальные баланду хлебали, хлеба один кусок. Из-за каждой горбушки чуть не дрались. Я после операции едва оклемался.