— А ты разве не помнишь? Сама же и говорила, когда я тебя подстрелил.
— Ну, ты, и дебил, мусор. Нашёл кому верить. Да я тогда такой бред несла, что и сама не помню. Да и не было никакой семьи, тот дом я брошенным нашла. — Оправдывается Анфиска.
— А Варюха? — продолжаю грузить её я.
— Эта корова? И тебе её жалко?
— Человек, всё-таки.
— Эта дура сама виновата. Рацию мою в доме нашла. Вопросы стала неудобные задавать, вот и получила своё. Так что козлов типа тебя, я с удовольствием резала и стреляла. Баб тоже, при случае, потому что суки, а вот детей мне не приплетай, они мне ничего плохого не сделали.
— А самолёты, которые деревню разбомбили, разве не ты навела?
— Самолёты я наводила, но вот бомбили они ваши войска, которые в той деревне и стояли. На какой хер их туда понесло? Прятались бы в лесу, деревня бы уцелела. Так что не приплетай. И не вали всё на меня. Я и этих козлов вшивых постреляла немало, а толку.
— Каких козлов?
— Да фрицев твоих, как вы их все тут зовёте. Мотоциклистов. — Сверкнула она глазами.
— А их то за что? — слегка удивился я. — Они же твои братья по крови и по вере.
— Да в гробу я их видела. Таких родственников. А у меня ни братьев ни сестёр нет. Мать умерла. Отчима я завалила. А папашку своего я даже не знаю. Много их было, тех, от кого мутер могла забеременеть. Ты так и не ответил, когда меня к стенке-то прислонят?
— Было бы за что, давно бы уже прислонили. Ты же сама не колешься. А не колют тебя потому, что ты зачем-то нужна, хотя довыделываешься, пытать начнут, и тут ты парой оргазмов уже точняк не отделаешься, запытают до полусмерти, уколами всю истычут, мозгоправов пригласят и превратишься ты в овощ, в тыкву там или в кабачок. Будешь лежать на грядке, гадить под себя и улыбаться по тихой грусти. Сколько ты так проживёшь, год, два, десять, в ад тебя не берут, в рай тем паче, вот и будешь между небом и землёй в психушке подыхать. Ты этого хочешь?
— Врёшь, мусор. — Вызверилась на меня Анфиска.
— А ты проверь. — Уставился я на неё немигающим взглядом, смотря только в один зрачок.
— Не врёшь, падла. Знаешь! — с надрывом произносит она.
— Да. Знаю. — Поднимаюсь я с нар и иду к выходу. — Прощай, милка. Надеюсь, мы больше не пересечёмся. — Стучу я кулаком в обитую жестью дверь.
— Сука, он даже моё настоящее имя знал. — В сердцах произносит она. — И не надейся, кацап. Ещё встретимся! — кричит уже вслед мне Анфиска или всё-таки Милка.
— Она ваша, товарищ капитан государственной безопасности. Колите. — Предоставляю я полковнику Васину «право первой брачной ночи» с этой маньячкой. Ну а бонусом ещё и женскую истерику.
— А не простой ты парень, сержант. Нам с тобой много о чём поговорить придётся. — В задумчивости смотрит на меня Васин.
— Успеем ещё наговориться. А вас там горячая собеседница дожидается. Не ждите, когда остынет. — Устало отвечаю я.
— Ладно. После договорим, тем более время ещё будет.
— Лейтенант Тихий, проводи сержанта до дома, пускай отдыхает. Как проводишь, вернёшься.
— Есть проводить, — козыряет лейтенант, который уже где-то обзавёлся фуражкой. Видимо чтобы к пустой голове руку не прикладывать. — За мной, сержант!
Иду. А куда мне деваться. Без денег и документов меня хрен кто отсюда выпустит. Так и останусь в этих застенках до скончания века. Зато когда вернулись «домой», с кухни доносился такой аромат, что даже лейтенант не удержался, и не раздеваясь, практически на ходу выхлебал полную тарелку куриного супа, и только после этого побежал обратно. Чего уж говорить обо мне. Так что первую тарелку с наваристым бульоном я проглотил не заметив. Зато во вторую Светуля добавила мне как потрохов, так и мяса, зачерпнув ещё и самую гущу со дна кастрюли, так что обедали мы вдвоём, а Иваныч что-то творил по хозяйству. Света сказала, что он самый первый пообедал, не выдержав издевательства над организмом, а она нас ждала.
Запив всё съеденное настоящим чаем, потому что больше ничего не влезло, вытираю рот салфеткой и поблагодарив хозяюшку за обалденный обед на словах, ещё и целую её прямо в губы. Это вместо десерта, если что. Светуля сопротивляться не стала, поэтому поцелуй затянулся. Не знаю, чем бы он закончился, так как деваха сомлела, но со стороны кухонной двери раздался громкий кашель водителя тире охранника.
— А мы тут плюшками балуемся. — Отлипаю я от Светули или она от меня. — Может с нами? Чайку? Как ты на это смотришь, Иваныч?
— Для кого Иваныч, а для кого и Яков Иваныч. — Сразу дистанцируется он от панибратских отношений.
— Хорошо. — Встаю я со своего места. — Тогда может покурим, Яков Иванович. Где у вас тут покурить можно?