— Плохо. Цирики совсем озверели. Курить не дают, на прогулку не водят, ночью не развлекают. Скучно. Лейтенантик твой дюже серьёзный, совсем не ведётся на мои прелести. Ну вот смотри. — Садится она на топчан. Задирает подол платья и поднимает голую, стройную и длинную как у балерины ногу. — Разве это не прелестно?
— Красиво. — Констатирую факт я и перехожу к делу, пока Милка ещё что-нибудь не показала. — Курить будешь?
— Буду. А то у меня не только уши, но и губы опухли и чешется везде. — Докладывает шпионка и, своебразно смяв гильзу, прикуривает, от зажжённой мной спички. Усевшись нога на ногу, но так и не оправив подол, демонстрируя полное отсутствие нижнего белья.
— Так может у тебя эта, — чесотка. — Демонстративно отодвигаюсь я от неё. — Мазью тебя мазать надо.
— От дурак! — заливисто смеётся она. — Да отодрать меня надо во все дырки, чтобы не чесалось. Вот тогда я буду доступная и разговорчивая, мягкая как воск и податливая. — Заглядывает она мне в глаза, делая тонкий намёк.
— Я не по этой части. Так что ничем помочь не могу. Ночью к цирикам обратись. Они с радостью согласятся. — Отмазываюсь я.
— Сдурел⁈ Западло с цириками, да ещё по своей воле. Вот если бы меня изнасиловали, впятером или всемером, тогда да… — Глубоко затягивается она, мечтательно прикрывая глаза. — Ладно, спрашивай, что хотел. — Откидывается она на топчане, выпуская кольцами дым.
Дальше я задаю наводящие вопросы, а Милка отвечает, увлечённо рисуя карикатуры и шаржи на листочке бумаги, лёжа на своей шконке. И хоть одета она в суконное платье до колен, но всё равно умудряется его задирать, и как бы невзначай демонстрировать все свои прелести. Зная, что она искоса подглядывает за мной, иногда оглядываю её оценивающим взглядом и продолжаю работать. Вот только слюни не пускаю, и это её ещё больше заводит. Мне же не до её хотелок. Мозг напряжённо работает. Пытаясь вспомнить всех предателей, вредителей и шпионов, которые нанесут вред стране как в ближайшем, так и в отдалённом будущем. Но ничего кроме Власова, Хрущёва, Горбачёва и членов его политбюро не вспоминалось, ну ещё Ельцин с его шайкой кукловодов. От напряжения даже голова заболела, поэтому решаю слегка отдохнуть.
— А ну-ка, покажи, что ты там изобразила? — забираю я у Милки листочек бумаги, изрисованный уже с двух сторон.
— Эй. Я ещё не дорисовала. — Начинает возмущаться она.
— Успеешь, дорисуешь ещё. — Рассматриваю я эти каракули.
Прикольно у неё получается, а ещё узнаваемо. Это Адольф с козлячьими рогами. Это Гиммлер в очках и с вампирскими клыками. Геббельс с длиннющим языком как у собаки. Кто-то толстомордый, высоколобый с пушком на голове и с небольшими закруглёнными рогами как у чёрта. Ещё какой-то вампир в очках с длинным носом. Остальных я не узнал. Видимо всё это были знакомые Милки. Но в основном все с рогами, либо с бородой, или с другими козлячьими или дьявольскими признаками.
— Ты хоть подпиши, кто из них кто. Или погремухи каждому дай звучные, чтоб весело было. — Сподвигаю я Милку на новый трудовой подвиг, чтобы она отвечала на вопросы не задумываясь, глядишь и ляпнет что лишнее, а не то, чего сама хочет или придумала. — А то некоторые могут неправильно понять и вместо студии Кукрыниксов отправят тебя в Солнечный Магадан.
— Это интересно. — Склоняется она над столиком, демонстрируя мне своё декольте. И начинает подписывать картинки.
— Сдуйся отсюда. Мне работать надо. — Направляю я Милку на её место, придав ускорение звонким шлепком, чтобы не шалила.
— Наконец-то приласкал. — Потирает она задницу, с ногами забирается на топчан и садится, свернув ноги калачиком, привычным движением задрав платье.
Ещё час работаю с ней вполне плодотворно, задавая как вопросы из списка, так и дополнительные. А когда все вопросы закончились, Милка не читая расписывается в протоколе. Я же проверяю, что она накукрыниксила, уже гораздо внимательней. А то и сама подставится, да ещё и нас под монастырь подведёт.
— Вот эту картинку исправь, чтобы очки были в роговой оправе, а не пенсне. — Присматриваюсь я к шаржу, напоминающему Лаврентия Палыча.
— А шо будет, если я не исправлю? — делает невинные наивные глаза шпионка.
— Ничего хорошего. С тобой тоже пошутят. Надуют как лягушку через соломинку и отпустят плавать в Северный Ледовитый океан. — Пугаю я Милку. Вняла, картинку исправила, и из Берии получился Власов. Убираю всё в папку и стучу в дверь камеры.
— Уже уходишь? — с какой-то грустью в глазах спрашивает Люська.
— Да. Прощай. Теперь больше уже не увидимся.
— Почему?
— На фронт скоро. Засиделся я тут в тылу.