Ладно, я не гордый, могу и сам сходить. Рюкзак оказался тяжёлым, и наполнен явно не хлебом. Ставлю его на стол, а вот развязать не успеваю.
— Э, нэ лапай, нэ твой вэщ! — слышу я голос Гургена, раздавшийся от входа в амбар.
— А то что? — разворачиваюсь я лицом к нему.
— Я дядя скажу и он твой жёпа на британский флаг разорвёт. — Произносит он свою основную угрозу.
— Да что же вы за пидары то такие, ты и твой дядя. Каргис траки моутхан. — Добавляю я для полного понимания и вразумления оппонента и начинаю разбег.
В результате ранимая детская душа говнистого представителя гордого народа не выдерживает, и как разъярённый бык он несётся в мою сторону. Я уже закончил разбег, поэтому лечу ногами вперёд. В результате скорость сближения возрастает вдвое, и моя правая, обутая в тяжёлый сапог, нога сталкивается с челюстью оппонента. Естественно падаем оба, но я приземляюсь на этот шкаф сверху. Зато дальше меня помотало. Несмотря на сломанную челюсть, Гурген бился как лев или как медведь, и я едва успевал уворачиваться от его колотушек. В результате он меня чуть не сломал, обхватив за спину и приподняв над землёй, так что пришлось включить голову. Мой удар лбом ему в переносицу был страшен, так как у меня даже искры из глаз посыпались, зато руки из этого смертельного объятия мне удалось высвободить, и пошла классика. Оглушающий удар с двух сторон по ушам, ещё один и прямой удар кулаком в уже сломанный нос. А кто сказал, что я должен драться по каким-то там правилам? Я не боксёр, и у нас не спортивный поединок, а смертельный. Да и тушка Гургена весит килограмм на тридцать больше моей. Причём за счёт роста, а не толстого брюха.
А вот это уже было явное нападение на командира, причём совершённое при свидетелях, так что ну их в дупу эти понятия и сор из избы, пускай с ним военная прокуратура разбирается, и плевать мне, чей он стукач и какой опер из особого отдела его крышует. Тут уже не мелкие пакости, а крупные неприятности. Поэтому заканчиваю поединок без всяких эффектных понтов, уронив туловище простой подсечкой по ногам. Соперник падает на пол, я переворачиваю его на живот, стягиваю его же брючным ремнём руки за спиной и обыскиваю, ворочая бесчувственное тело с помощью Джафарова. Он ворочает, а я досматриваю.
В результате проведённого обыска я нашёл гранату, какую-то тубу из-под таблеток, блокнот и стилет. Ни засапожник, ни финку, а именно стилет. Для чего пришлось снять с тушки клиента сапоги, ватник и сделать вентиляцию его же пикой, разрезав сзади штаны. Вот теперь этот гребень точно не убежит. Но на всякий случай пришлось ещё и ноги ему связать.
После такой кровавой разборки иду умываться, и только возле бочки с водой чувствую, как я устал. Адреналин схлынул, и кожу на сбитых костяшках засаднило. Казанки-то хрен с ними, заживут, но когда я, скинув бушлат, стал умывать лицо, из рассечённой брови закапала кровь. Всё-таки этот Кинг-Конг меня зацепил, хоть и вскользь. Отбитые предплечья и рёбра также побаливали, и это при том, что удары наносились через слой ваты. Резкий маймул, да и боли почти не чувствовал, пока я ему окончательно кукушку не стряс. Всё-таки голова у него слабым местом оказалась, да и удар он держать не умеет. Попадись ему такой же тяж или полутяж на ринге, уделал бы за милую душу. Это я спортсмен-любитель и убийца поневоле, а настоящий профи с ним бы легко справился. Стоп! А чего это он такой нечувствительный к боли сделался? Ведь когда его мужики сапогами мутузили он сначала ругался, а потом начал верещать и скулить. Да и пинали его в основном под жопу и по ногам, спину прикрывал ватник, а голову он руками закрыл, как только упал, так что по морде лица ему не сильно и досталось. Под наркотой что ли? А где взял? Не морфием же он укололся. Герыч и кокс тут тоже не в ходу, да и где его взять на фронте. Колёса? Экстази? Рановато для них. Но какие-то таблетки с наркотой тут выпускают. Не свечку же от геморроя он заглотил? Продолжаю я размышлять, промокая рассечённую бровь носовым платком. Хотя немцы да, они те ещё химики, первитин, танковый шоколад, ещё что-то… Точно. Первитин. А вот это надо проверить.
Когда я вошёл в амбар, Маймуло уже очухался, а кто-то из сердобольных самаритян прислонил его спиною к стене возле выхода. Говорить он не мог, а только яростно сверкал глазами, в расширенных зрачках которых отражалась бездна. Кровь из сломанного носа уже не текла, а двумя струйками запеклась на небритом подбородке. Я хоть и не доктор, но признаки того, что клиент находится под наркотой заметил. Зрачки расширенны и зверский оскал во всю перекошенную харю — что-то типа дебильной улыбки.
— Жрал этот гад что-нибудь из этой коробочки? — потреся алюминиевую, с затёртой надписью тубу, спрашиваю я у Удальцова.