Проглотив на ужин какой-то клейстер из муки и ячневой сечки, запиваю всё это безобразие чуть тёплым армейским чаем и иду с мужиками в курилку. Если бы не горбушка ржаного хлеба, посыпанная солью, эту гадость было бы не возможно глотать. Ну а чай. Я так подразумеваю, что грузины вывели специальный сорт, и назвали его — «Армейский», потому что, неважно, сколько его засыпано в заварник или в кружку, ни купец, ни чифир с этой соломы не заваривается, напиток только меняет цвет, зато вкус остаётся тот же самый. Но у нас в части, (когда я служил срочку) хоть сахара не жалели или сгущёнки, тут же просто отвар из берёзовых веников с грузинской землёй.
Покурив, оккупируем комнату отдыха, и до отбоя режемся в домино, парами на вылет. Болельщики столпились вокруг и азартно подсказывают. Надо будет выпросить у комиссара ещё комплект доминошек и устроить чемпионат. Победила «рыба», так как дежурная медсестра разогнала всех по палатам. Проигравшие быстро собрали костяшки и навели относительный порядок, причём, невзирая на звания. Настоящие боевые командиры не кичились своими званиями в тылу, тем более в госпитале. И хотя и держали некоторую дистанцию, не опускаясь до панибратства, но и господ офицеров из себя не строили. Хотя как-то раз меня попробовал припахать один капитан, когда немного очухавшись после операции, я в первый раз забрёл в курилку, но сначала был послан мной, а потом поставлен на место своими же сопалатниками.
— Эй, боец. Сгоняй-ка в третью палату, позови сюда майора Игумнова. — Вежливо попросил он меня.
— Счас, только штаны подтяну, — прохожу я к подоконнику, доставая папиросу из портсигара.
— Как ты смеешь так разговаривать со старшим по званию? И повернись! Тебе капитан приказывает! — повышает он голос.
Спокойно продуваю мундштук и, замяв гильзу, прикуриваю.
— Я что, с твоей жопой должен разговаривать? — не на шутку разошёлся господин офицер.
— Так точно! — почему-то пробивает меня на ха-ха, а скопившиеся после употребления проквашенной капусты газы неожиданно с громким звуком находят выход, причём неожиданно даже для меня.
— Да я тебя… В трибунал, за нарушение субординации… — разошёлся он уже не на шутку.
— Уймись, капитан. — Поворачиваюсь я кругом. — Не на того нарвался, чтобы трибуналом пугать. — Гипнотизирую его взглядом, так как больше ничего не остаётся, я до курилки-то едва доковылял, и бодаться с этим здоровым, откормленным офицером у меня не получится. Только сразу убить.
— И правда, уймись, Проценко! На фронте будешь свою удаль показывать, а не в сральне. — Выходит из смежного помещения уборной настоящий полковник и моет руки. С полковником Васиным Ильёй Николаевичем, я познакомился, когда меня доставили в этот госпиталь. Он сам с собой играл в шахматы, притулившись на подоконнике, а я изучал достопримечательности, ну и составил ему компанию, так и познакомились. А с тех пор, как меня прооперировали, мы больше в шахматы не играли. Он заходил несколько раз, проведывал меня, кое-что подкидывал из своего доппайка, чтобы я быстрей оклемался, но мне тогда было не до шахмат.
— Накурился? — Когда капитан с напарником вышли из помещения, спрашивает Илья Николаевич.
— До изжоги. — Подтверждаю я, выбросив папиросу.
— Ну тогда пошли, прогуляемся, свежим больничным воздухом в коридоре подышим. — Первым выходит он из пропахшего карболкой помещения.
— Ты с этим капитаном на рожон не лезь, товарищ сержант. Подлый он человечишка, хоть и кажется с виду правильным. Снаружи красный, а вот внутри гниловатый и белый.
— Как редиска? — вспоминаю я как огородный овощ, так и любимую комедию.
— В корень зришь. Эк ты точно подметил. — Развеселился полковник. — Партейку?
— Извините, Илья Николаевич, но в другой раз, хватит с меня на сегодня.
— Понимаю. Только мы же договаривались на ты перейти.
— Вот завтра и перейдём. Как-нибудь в миттельшпиле. И папиросы свои не забудьте, а то у меня кончаются.
— Иди уже, отдыхай. Редиска. Этож надо такое выдумать. — Посмеиваясь, пошёл он в свою палату…
С полковником мы пересекались после обеда, встречаясь в условленном месте. Сегодня я его там не застал, хоть и прождал с четверть часа. Улёгшись на кровать, и дождавшись, когда все угомонятся, аккуратно встаю, и сделав куклу из второго одеяла, накрываю её первым. Получилось похоже, как будто человек спит, укрывшись с головой. На цыпочках прокрадываюсь мимо сиделки, которая даже не подняла голову от стола, с тускло горевшей керосиновой лампой. Пускай спит, успеет ещё, набегается. В палате у нас не все ходячие, то утку, то судно подай, не успеешь, обделаются, а вони и так хватает. Электричество в городе экономят. Подстанция обеспечивает только оборонные предприятия. Всех остальных потребителей в десять вечера отключают, так что без «летучих мышей» не обойтись. Дежурные лампы горят только в уборной и коридоре, одна из них на посту медсестры. Сиделки они ведь только принеси, подай, помой. За состояние ранбольных медсестра отвечает. Ну и дежурный врач.