– Торвагыргын! – крикнул кто-то впереди.
– Где? Ничего не вижу, – отозвался другой голос.
– Вон, где торчат столбы, привязанные к земле!
– Ого, сколько домов!
– Ни одной яранги!
– Сколько труб и черного дыма!
– Смотрите – снег в Торвагыргыне черный!
– Верно, черный…
– Отчего бы это?
– Там вместо дров жгут камень.
– Попробуй зажги камень…
– Коравье говорил…
– Ну если Коравье говорил… Это здорово – жечь камень! И дров не надо – знай рушь гору и подкладывай в костер…
– Да не камень это…
– Глядите, флагов-то навешано! На каждом доме!
– Сколько же на это пошло красной материи?
– Слышите, что это там так шумно вздыхает?
– Это музыка! Вон я вижу – трубы блестят на солнце. ¦:
– Какие там трубы! У Коравье музыка в ящике.
– А это в трубе!
Сквозь тарахтение тракторов, рев моторов, собачий лай и шумный говор людей был слышен духовой оркестр. Сначала до слуха Праву доносился барабан и тяжелые вздохи басов.
Праву соскочил с трактора и побежал вперед. Но не успел добежать до Коравье, как тот неожиданно свернул с главной улицы, на которой стояла украшенная флагами и лозунгами трибунами направил трактор к своему домику. Там он остановился и бережно, на руках снял Росмунту с Мироном. Затем стал спокойно выгружать свой скарб на снег.
Праву подбежал к нему:
– Что ты делаешь?
– Выгружаюсь, – ответил Коравье, дивясь взволнованному виду Праву.
– Надо ехать к трибуне! – крикнул Праву. – Садись скорее на трактор!
Коравье выпустил из рук мешок.
– Росмунта! – крикнул он. – Бери Мирона и садись обратно на трактор! Быстрее!
– Что случилось? – Росмунта, растрепанная, выбежала из дому.
– Едем на трибуну, – пробормотал Коравье, подсаживая жену. – Мы нарушили обычай. Надо было подъехать вон к тому разукрашенному большому ящику, на котором стоит Ринтытегин и Елизавета Андреевна.
Колонна выправилась и повернула к трибуне.
Праву поднялся на нее и стал рядом с Ринтытегином.
– Смотрите! – возбужденно говорил Ринтытегин. – Никогда здесь не было такой демонстрации! Всю улицу заняли! Молодец, Праву! Гордись, это и твоя работа! Какое сильное пополнение пришло в колхоз!
Милиционер Гырголтагин, облаченный в новенькую форму, стоял у подножия трибуны – важный, сияющий ярче своих пуговиц.
Улица была запружена нартами, санями и тракторами, жителями Торвагыргына и новоселами из стойбища Локэ.
– Товарищи! – крикнул Ринтытегин.
Оркестр умолк.
– Товарищи! – повторил Ринтытегин. – Сегодня мы празднуем необыкновенный Первомай. Такого еще не было на Чукотке!
Минут десять Ринтытегина терпеливо слушали. Потом в толпе началось какое-то движение, и Праву заметил, что люди начинают расходиться. Не обращая внимания на красноречие Ринтытегина, они разворачивали упряжки.
– Что там происходит? – обеспокоенно спросила Елизавета Андреевна у Праву. – Сходите узнайте. Нехорошо. Человек говорит, а они уходят.
Праву спустился с трибуны.
Ему загородил дорогу упряжкой Рунмын.
– Ты куда? – спросил Праву.
– Домой, – бодро ответил Рунмын. – Мне уже сказали, где мой дом. Вон, видишь, третий отсюда. Где окна блестят от солнца… Вот это и есть мой дом.
Праву не смог удержать Рунмына. Его подталкивали сзади другие.
Оказалось, во всем виноват сам оратор. Накануне он распорядился вывесить на каждом новом доме имя хозяина. Когда колонна-караван прибыла в Торвагыргын, вездесущие школьники, благо они научились читать, быстро отыскали свои жилища и повели к ним своих родителей.
Скоро возле трибуны остались одни старожилы поселка.
Ринтытегин, не понимавший в чем дело, скомкал речь.
– Что случилось? – недовольно обратился он к Гырголтагину.
– Не знаю, – развел руками милиционер. – Нарушений порядка не вижу.
– Не видишь? – сердито переспросил Ринтытегин. – А куда народ делся? Перед трибунами никого не осталось.
– Силой не имею права заставлять слушать твою речь, – огрызнулся Гырголтагин.
Ринтытегин только рукой махнул.
Когда Праву рассказал ему в чем дело, он огорчился:
– Как же я об этом не подумал! Сам виноват! Мы же собирались каждую семью торжественно ввести в дом…
У первого же дома, отведенного Эльгару, Ринтытегин остановился пораженный.
– Что это такое?! – закричал он, показывая на идолов, прислоненных к свежеоштукатуренной стене. – Как они сюда попали?
– Это я их привез, – невозмутимо сообщил Эльгар, выходя на крыльцо. – Буду сдавать в музей. Пусть послужат для пользы народу.
– Смотри у меня! – погрозил бывшему шаману Ринтытегин. – Покажи, как в доме устроился.
В комнатах было чисто. У стены стояли две металлические кровати, застеленные ватными одеялами. В шкафчике за стеклом блестела посуда.
Эльгар с видом знатока повертел электрический выключатель. Лампочка не загоралась.
– Испорченная! – крикнул он с испугом.
Ринтытегин успокоил его:
– Не волнуйся. Эта лампочка умнее тебя. Зачем ей гореть при таком ярком свете? Вот когда стемнеет, тогда она и загорится.
Путешествие по домам затянулось почти до вечера.
В каждой семье приходилось подолгу задерживаться, чтобы объяснить назначение мебели, посуды, растолковать, как обращаться с печкой.
Во многих домах кровати были разобраны – любопытно ведь узнать, что там настелено.
Жену Рунмына застали, когда она выносила в кладовку простыни.
– Зачем снимаете? – спросил ее Праву.
– Там и так много материи, – бойко ответила женщина. – А эти уж очень белые – жалко на них ложиться.
Пришлось отправить к новоселам торвагыргынских женщин.
Только после концерта в клубе усталый Праву ввалился к себе домой и испугался, увидев празднично накрытый стол: сейчас ему больше всего хотелось просто-напросто выспаться.
Наташа, заметив это, улыбнулась:
– Не бойся, я никого не приглашала в гости. Это для нас с тобой.
Праву обнял ее.
– Спасибо, Наташа. Теперь мы с тобой никогда не расстанемся.
– Не загадывай вперед, – сказала Наташа.
Праву разлил вино.
– Однажды, – сказал он, подняв свой стакан, – я напился в знак того, чтобы больше никогда не влюбляться. А теперь хочу выпить с тобой, чтобы наша любовь была крепкой и долгой…
Утром третьего мая кто-то постучался в окно медпункта.
Это был Коравье. Он только что вернулся из поездки на старое место стойбища Локэ. Тракторист был чем-то взволнован.
– Поедем, я тебе что-то покажу, – загадочно сказал он Праву.
На тракторе они доехали до Теплой, спустившись к ней по долине Маленьких Зайчиков.
Коравье остановил на возвышении трактор и позвал за собой Праву.
От большого горячего источника Гылмимыл текли ручейки, впадая в реку. Коравье потянул Праву за руку.
– Смотри, что там в воде!
Сквозь мерцание потока Праву увидел большой сундук, покрытый ржавчиной, и вопросительно посмотрел на Коравье.
– Это сундук Локэ! – сказал Коравье. – В нем все его могущество.
Праву скинул с себя одежду и полез в теплую воду. Но сдвинуть сундук не смог. На помощь пришел Коравье. Однако и вдвоем им не удалось сдвинуть тяжелый, вросший в песок сундук.
– Зацепим трактором, – догадался Коравье и побежал за тросом.
Трос подвели под сундук, обвязали. Трактор легко вытянул его на берег. Праву попытался открыть крышку, но замки заржавели, а доски были такие крепкие, что не поддавались даже топору. Решили везти сундук в Торвагыргын.
Обратно ехали прямо на солнце. Оно поднялось в створе перевала и залило всю долину ярким светом.
Коравье несколько раз оглядывался на сундук.
Вот он везет все, что осталось от могущества мудрейшего Локэ. Везет бывший пастух, а теперь тракторист и бригадир колхоза Торвагыргын Коравье.
Он прищурился на солнце, весело подмигнул Праву и прибавил скорость – внизу уже виднелись дома Торвагыргына.