— Он даже не прислал телеграмму, а просто нашел двуколку на станции. Вполне вероятно, что он еще не порвал с Бертой окончательно, — заключила миссис Тренор задумчиво и ушла раскладывать обеденные карточки.
Возможно, они и не порвали, думала Лили, но явно порвут в ближайшее время, или она вообще ничего не понимает. Если Селден пришел на зов миссис Дорсет, то это случилось на ее собственный страх и риск. Именно об этом свидетельствовал вечер накануне. Миссис Тренор, верная простому принципу радовать своих женатых друзей, посадила Селдена и миссис Дорсет рядом за ужином, но, согласно освященной веками традиции сводничества, рассадила Лили и мистера Грайса, поместив первую рядом с Джорджем Дорсетом, в то время как мистер Грайс оказался в паре с Гвен Ван Осбург.
Монолог Джорджа Дорсета не вторгался в пределы мыслей его соседки. Этот печальный человек с нарушенным пищеварением был озабочен поисками вредных ингредиентов в каждом блюде и отвлекался только на звук голоса жены. Но в этот раз, однако, миссис Дорсет не принимала участия в общем разговоре. Она, сидя рядом с Селденом, говорила ему что-то шепотом, презрительно повернув оголенное плечо к своему хозяину, а тот, далекий от обиды на пренебрежение, погрузился в излишества меню с радостной безответственностью свободного человека. Тем не менее для мистера Дорсета поведение жены было предметом такой очевидной озабоченности, что когда он не был занят удалением соуса с рыбы или извлечением непропеченных крошек из недр булочки, то вытягивал тонкую шею, дабы поймать взгляд супруги меж зажженных ламп.
Миссис Тренор рассадила мужа и жену по разные стороны стола, и потому Лили могла видеть миссис Дорсет, а бросив взгляд на несколько футов дальше, провести быстрое сравнение Лоуренса Селдена и мистера Грайса. Именно это сравнение положило начало ее гибели. Отчего еще так неожиданно зародился в ней интерес к Селдену? Лили знала его лет восемь или более: с тех пор как она вернулась в Америку, он стал частью ее биографии. Ей всегда доставляло удовольствие сидеть рядом с ним за обедом, она находила его приятнее многих других мужчин и смутно желала, чтобы он обладал и другими качествами, необходимыми для привлечения ее внимания. Но до сих пор она была слишком занята своими собственными делами и считала его просто одним из приятных аксессуаров своей жизни. Мисс Барт была заядлым читателем своего сердца и сообразила: ее внезапное увлечение Селденом связано с тем, что его присутствие пролило новый свет на ее окружение. Не то чтобы он был человеком особенно блестящим или исключительным, в его профессии его превосходили многие из тех, кто надоедал Лили на многочисленных утомительных обедах. Скорее он хранил некое социальное безразличие, счастливый дух беспристрастного наблюдателя зрелища, имея точки соприкосновения с толпой зевак вне огромной позолоченной клетки, в которой они все сгрудились. Каким же заманчивым мир вне клетки явился Лили, когда она услышала лязг дверцы, захлопнувшейся за ее спиной! В действительности, как она понимала, дверца никогда не хлопала, она всегда оставалась отворена, но большинство пленников походили на мух в бутылке: однажды попав туда, больше никогда не обретали свободу. Селден отличался от них, он всегда помнил, где выход.
В этом и был секрет его влияния на ее видение всего вокруг. Лили, уже не глядя на него, рассматривала мирок, отраженный на сетчатке его глаз. Это походило на то, как если бы розовые лампы были выключены и пыльный свет лился из окон. Она разглядывала длинный стол, по очереди изучая сидящих за ним: Гаса Тренора, с его грузной, плотоядной, втиснутой в плечи головой, выуживающего заливную ржанку, его жену на противоположном конце длинного берега с орхидеями, своей ослепительной красотой наводящую на мысли о витрине ювелирной лавки, сверкающей под электрическим светом. И между этими двоими — что за пустота! До чего скучны и тривиальны эти люди! Лили рассматривала их с презрительным нетерпением: Керри Фишер, с ее плечами, ее глазами, ее разводами, с ее привычкой вставлять скабрезные замечания; юный Сильвертон, который собирался жить на заработки от корректуры и писать эпические поэмы и который сейчас жил за счет друзей и научился критиковать трюфели; Элис Уизерэлл — ходячий список визитов, чьи самые пылкие убеждения сводились к формулировкам и украшениям приглашений на ужин; сам Уизерэлл, с его вечным нервным тиком согласия с собеседником, прежде чем тот откроет рот; Джек Степни, с уверенной улыбкой и тревожным взглядом, сидящий на равном расстоянии между шерифом и наследницей; Гвен Ван Осбург, со всей своей бесхитростной безапелляционностью девушки, которой всегда твердили, что нет на свете никого богаче ее отца.