Он поморщился — французская вода все же жгла как адов огонь.
В кабинете Соверен скинул халат, одел панталоны, гольфы, тонкую сорочку, жилетку, светлые брюки и просунул руки в рукава темно-синего сюртука.
— Мне бы хотелось, чтобы вы взяли напрокат экипаж у Смитсонов, — щелкнув крышкой бюро, он выбрал из кучи медных и серебряных монет несколько шиллингов.
— С извозчиком?
— Обязательно, — монеты упали в ладонь старика. — А еще дошли бы до миссис Фрауч и наняли ее с сестрой на приведение дома в порядок.
Эмерс наклонил голову.
— Конечно, сэр, — произнес он. — Но осмелюсь спросить…
Соверен, заряжая "адамс" патронами из коробки, поднял глаза.
— Да?
После бритья его узкое лицо, помолодев, стало похоже на лицо упрямого мальчишки.
— Вы… вы хотите оживить мисс Анну?
Взгляд Соверена похолодел.
— Это не твое дело, Эмерс.
— Извините, сэр, но, боюсь, этот господин вас обманет.
Соверен защелкнул барабан револьвера.
— Почему это? Ты знаешь что-то об "Эфирных механизмах"?
— Нет, сэр, но эта кукла… В ней было что-то дьявольское.
Соверен рассмеялся, пряча оружие в сюртучный карман.
— То же самое ты говорил про паровой котел и поршни!
— Это другое, сэр! — затряс головой Эмерс. — Ходят слухи, что это и не эфир вовсе!
— Конечно, — кивнул Соверен, — что это тогда? Зловонное дыхание Сатаны?
Старик дернул губой.
— Вы можете смеяться, сэр, но кое-кто так и думает. Люди видели его жуткие машины у кладбища за Эмптон-роуд.
— Идите уже, Эмерс.
Слуга постоял, затем опустил плечи и поплелся в холл. Соверен лениво слушал, как он копошится там, одеваясь, как нащупывает ботинки, но совершенно не ожидал, что Эмерс объявится в кабинете вновь.
Настроен строптивец был решительно, наставленный палец подрагивал.
— Я видел, сэр, как он поймал вас, — заговорил старик. — На крючок, сэр. Я знаю, что вы любите Анну, но она… Она ушла, сэр.
— Заткнись! — рявкнул Соверен.
— Я не знаю, какую сделку вы заключили, — сказал Эмерс. — Но она не принесет вам добра. Вы видели "Театр мертвецов"?
— Что?
— "Театр мертвецов". Вход — два пенса. В партер и ложи — шиллинг. Это театр, где играют мертвецы. Все до одного.
— На эфирных батареях?
— Скорее всего, сэр.
— И что?
— Я ушел через пять минут. Они просто ходят или стоят, сталкиваются. Еще дерутся. Многих это очень смешит.
— Интересно. И где это?
— В двух кварталах отсюда. На Хантер-стрит. Там и вывеска. Эти мертвецы — уже не люди! А лампы? Эфирные лампы сейчас висят везде. Такие стеклянные колбы с абажуром, сэр. Еще свет от них противный, зеленоватый. А стержень внутри — серебряный!
Эмерс посмотрел так, будто раскрыл великую тайну. Соверен покашлял в кулак, скрывая улыбку. Да уж, серебро — это страшно!
— Идите, Эмерс. Мне действительно нужен экипаж.
— Что ж, сэр, как вам будет угодно.
Недовольный старик вышел из дома, на ходу застегивая пуговицы пальто.
Серебро. И что — серебро? Соверен, хмыкнув, повертел в пальцах дырявый шиллинг. Чтобы скоротать ожидание, он совершил обход дома, наверное, впервые за полгода удивляясь, в какое запустение пришли комнаты.
Кошмар! Сырость. Грязь. Следы мышей в виде катышков и огрызков. Там, где посуше — пыль. Соверен обрывал шторы и впускал свет.
Если уж Анна… Если… Нет, думалось ему, это все не годится.
Странным образом слова Эмерса окончательно утвердили его в мысли, что Анна оживет. Раз есть целый театр…
Переходя из комнаты в комнату, он намечал как все перестроит, переставит, сделает светлым. Как Анна и мечтала. Прочь темные тона! Прочь рухлядь, поколениями занимающую место! Узкие окна — прочь!
Соверену вспомнилось, как он показывал Анне дом, и она зябко поводила плечами. Черт возьми, у него всегда будет натоплено! А машину можно будет приспособить под паровое отопление, заказать трубы…
Сколько дел!
Он расхохотался, чувствуя себя пьяным, возбужденным. Живым. Блеклые отражения взирали настороженно. В доме давно уже так, с вызовом, не смеялись.
— К черту все!
У окна на втором этаже Соверен на минуту застыл. За стеклом открывался вид поверх ограды на перелесок и Терезу, которая нет-нет да и проглядывала сквозь клочья тумана, холодная, ленивая, несущая по течению баржи с углем и грузовые вельботы. За Терезой темнел, укутанный смогом, промышленный Бэрнгем.
Слева дымило огромное, красного кирпича здание фабрики Хаузера и Монка. А справа отсюда всегда было видно крыло Смитсонского особняка, но Соверен с неприятным удивлением обнаружил, что теперь обзор ему закрывают высокие леса — кто-то возводил через дорогу то ли конюшню, то ли склад, то ли черт знает что еще. Высились горки кирпича, висели тали.