Алик, Алик, гореть тебе в аду!Гореть тебе в аду, проклятый Алик!
Мой ночной вор крадется за мной,Когда я иду в ночное кафе.
С клетчатой сумкой, пока пустой,Он ходит вокруг меня и улыбается мне.
Алик — акула ночных скамеек,Это стая наглых чаек.
Вот все, что умеетМой ночной вор Алик.
Когда-нибудь я куплю гранатуИ обклею ее золотою фольгою:
Пусть Алик взорвется, вернувшись на хату,И больше не будет ходить за мною.
Пусть он подавится золотым пейджеромИ еще одним золотым телефоном.
А я спокойно вздохну, и вечеромТихо пойду дорожкой знакомой.
* * *
Давным-давно, в магазине «Книги»Работал я экспедитором-грузчиком.
Входившая в моду профессия барыгиЗаставляла меня относиться к книгам, как к мусору.
В то время произошел случай со мной,Точнее, неприличный случай с моим начальником.
А моим начальником была женщина-алкоголичка.Она пила, как лошадь, работала, как вол.
«Под небом голубым есть город золотой», —Ей очень нравилась эта песня.
Временами у нее начинался запой,
Шаг за шагом она приближалась к бездне.
К бездне, в которой, если лететь до самого дна,Можно попасть в Золотой Город прямиком.
Забыл сказать: она пила не одна,А с мужем своим, телемастером, обычным мужиком.
Однажды приходит она рано утром на работуИ сразу вызывает меня:
— Иди и купи портвейна на сотку.По тем временам это было до хрена!
Мы сели пить, и примерно к обедуВыпили все, что я на сотку принес.
— Сходи еще, я домой не поеду:
Останусь здесь ночевать. — Не вопрос, —
Я отвечал, еле ворочая язык.До этого мы, кстати, сидели молча,
Ее глаза были, как два входа в тупик.Мы выпили еще, и я услышал такую
Историю, достойную пера Генриха Сапгира:Мать ее мужа разрешала этому мудаку Юре
Днем изменять жене в своей квартире.Сама же отмазывала его перед женой,
Говорила, что он пожрать к ней заходит.«Под небом голубым есть город золотой», —
Пришла мне на ум одна из ее любимых мелодий.
— И как же вы вычислили этого вонючего козла? —Спросил я, вытягивая сигарету из ее пачки.
— В обед случайно к его матери я зашла,
А она открыла дверь, не надев собачки.
Он валялся на диване с какой-то блядью,А мать слушала в это время «Маяк».
И тут она заплакала.Она плакала до вечера, и мы пили коньяк.
Вскоре ее уволили за пьянство,Потом и меня поймали на воровстве.
И я всегда вспоминаю об этом блядстве,Когда читаю в своей трудовой книжке,
Что уволен по статье…
Город тупиков, гаражей и заборов,Рождает истории, одна паршивей другой.
Я стою на пустыре с трудовой книжкой вораИ пою: «Под небом голубым есть город золотой».
* * *
Проезжая мимо помойкиИногда увидишь: в грязиЛежат холодильник или плита,Расписанные фантастическими цветами.
Эта тяга народа к творчествуУмиляет и настораживает,Но примитивное зодчествоПомойку облагораживает.
Твой холодильник не такой, как у всех,На твоем серванте — бумажная аппликация.На стене — картина неизвестного художника,Который умер в четырнадцать летВо время мастурбации.
Ты как вылезший наружу конец пружины диванной,Ты была большая оригиналка.Твой холодильник, раскрашенный странноЯ вспомнил, проезжая мимо свалки.
И пусть уже пусто, и нет просвета:Потянулись заборы и гаражи,Ты продолжаешь вкладывать душу в предметы,В предметы, у которых нет своей души.
* * *
Я сел в поезд одного из направлений местных,Вагон был почти пустой.
Заняты были всего три места,И все три заняты передо мной.
На одной скамье сидели втроемБаба и два мужика.
Я им, видимо, помешал, не знаю, в чем:Они с ненавистью посмотрели на меня.