И это приводит нас в дивный мир «бурлескной некрологии» — туда, где готические сказания о смертях, трупах, могилах, надгробиях, годовщинах приобретают куда большее значение, нежели некогда прожитая обыкновенная жизнь. Вспомните великого английского поэта Шелли: утонул в озере, тело кремировали на берегу Леричи, сердце вернулось в Англию. Байрон: погиб за свободу Греции в Миссолонги, тело вернулось в Англию, было предложено Вестминстерскому аббатству, но оно отказалось его принять, Байрона отправили в Ньюстедское аббатство, памятники есть почти везде, кроме Британии. Браунинг: умер в Венеции, в палаццо своего сына, Элизабет Барретт во Флоренции сорок лет носила траур, его перевезли на остров Сан-Джорджо, потом доставили домой и предложили Вестминстерскому аббатству, предложение было принято. Томас Гарди: похоронен в Вестминстерском аббатстве, сердце зарыто рядом со сварливой женой писателя на Стинсфордском кладбище. И так далее.
Да, судьбы писательских тел всегда были странными. Мертвый Вольтер тайно выехал из Парижа, сидя в почтовой карете: ему захотелось атеистических похорон в негашеной извести. На кладбище Пер-Лашез гробы Лафонтена и Мольера таинственным образом оказались пусты. Тело Д. Г. Лоуренса было перевезено из французского города Венса в самодельную часовню на его ранчо в Таосе, штат Нью-Мексико, и похоронено под толстым слоем бетона, чтобы до него не добрались поклонницы-некрофилки. Один из величайших некрополей нашего искусства расположен на острове Сан-Джорджо в Венецианской лагуне: там, например, Эзра Паунд лежит рядом со Стравинским. Еще один знаменитый некрополь — в Санкт-Петербурге, где похоронены Достоевский, Чайковский и Римский-Корсаков. Да, все мы поистине одержимы Смертью Автора.
И это, посредством еще более перекрестного зигзага, возвращает меня в 1968 год, когда Барт опубликовал свое эссе. Ибо именно в этом году я присутствовал на очень важных литературных похоронах — на похоронах автора, которым я восхищаюсь, пожалуй, больше, чем всеми на свете. (Альма: «Но вы же только что сказали, что он жил в восемнадцатом веке…») Это произошло в Йоркшире, самом крупном и самом литературном графстве Британии — в графстве, откуда я родом. Если вам доведется там побывать — а побывать там стоит! — вы столкнетесь с еще одним важным аспектом постмортемизма. Ибо наряду с литературной некрологией существует и литературная география. Можно начать свой тур по Йоркширу со Страны Бронте, где повсюду висят указатели на японском языке, затем поехать в Бредфорд — Страну Пристли (указатели обычно на урду), потом направиться в Страну Джеймса Хэрриота (людей нет, одни животные), а потом на побережье Уитби (Страна Дракулы). А если вы двинетесь оттуда на север, вы окажетесь среди пылких жительниц Страны Кэтрин Куксон. Отправитесь на юг, по Хамберу, попадете в область молочных баров, рыболовецких причалов, огромных гражданских кладбищ. С первого взгляда можно узнать: это Страна Филипа Ларкина.
Что же касается тех похорон, о которых я говорю, то они имели место в прекрасном сельском поместье Коксуолд, на полпути между Странами Хэрриота и Брайдсхеда. Покойный был приходским викарием и деканом Йорка. Его звали Лоренс Стерн. (Бу: «Его хоронили как автора?») Да, он был автором. (Ларс: «Но он же умер много лет назад…») Ровно за двести лет до того, как я попал на его похороны. Он был очень знаменит не только как автор, но и как проповедник. (Андерс: «Отец Йорик…») Да, отец Йорик, священник из Йорка, послушать которого приходило так много людей, что коксволдскую церковь пришлось расширить, дабы она могла вместить всех желающих. Но когда он написал роман «Жизнь и мнения Тристрама Шенди», слава его прогремела на весь мир. Роман имел такой успех, что писатель был представлен королевскому двору. Он стал знаменит во Франции, посетил и ее, и Италию. Вернувшись, он написал историю своего путешествия. (Андерс: «Сентиментальное путешествие»…) Завершения публикации этой книги он не дождался и скончался — в марте 1768 года, в квартире, которую снимал в Лондоне на Бонд-стрит, от туберкулеза, который мучил его всю жизнь. Его последними словами, между прочим, были: «Ну вот и готово».