- Победоносцев, - вставил я.
- Марксисты, - добавил В.Г., усмехаясь. - И всякое иное заострение прогрессивной, то есть революционной мысли. А Победоносцев-то талантлив, как хотите! Вы читали его "Московский сборник"? Заметьте - московский все-таки!
Он сразу нервозно оживился и стал юмористически рассказывать о борьбе литературных кружков, о споре народников с марксистами.
Я уже кое-что знал об этом, на другой же день по приезде в Петербург я был вовлечен в "историю", о которой я даже теперь вспоминаю с неприятным чувством; я пришел к В.Г. для того, чтобы, между прочим, поговорить с ним по этому поводу.
Суть дела такова.
Редактор журнала "Жизнь" В.А. Поссе организовал литературный вечер в честь и память Н.Г.Чернышевского, пригласив участвовать В.Г.Короленко, Н.К.Михайловского, П.Ф.Мельшина, П.Б.Струве, М.И.Туган-Барановского и еще несколько марксистов и народников. Литераторы дали свое согласие, полиция разрешение.
На другой день по приезде моем в Петербург ко мне пришли два щеголя студента с кокетливой барышней и заявили, что они не могут допустить участия Поссе в чествовании Чернышевского, ибо: "Поссе человек, неприемлемый для учащейся молодежи, он эксплуатирует издателей журнала "Жизнь". Я уже более года знал Поссе и хотя считал его человеком оригинальным, талантливым, однако - не в такой степени, чтобы он мог и умел эксплуатировать издателей. Знал я, что его отношения с ними были товарищеские, он работал как ломовая лошадь и, получая ничтожное вознаграждение, жил, с большою семьей, впроголодь. Когда я сообщил все это юношам, они заговорили о неопределенной политической позиции Поссе между народниками и марксистами, но - он сам понимал эту неопределенность и статьи свои подписывал псевдонимом Вильде. Блюстители нравственности и правоверия рассердились на меня и ушли, заявив, что они пойдут ко всем участникам вечера и уговорят их отказаться от выступлений.
В дальнейшем оказалось, что "инцидент в его сущности" нужно рассматривать не как выпад лично против Поссе, а "как один из актов борьбы двух направлений политической мысли", - молодые марксисты находят, что представителям их школы неуместно выступать пред публикой с представителями народничества "изношенного, издыхающего". Вся эта премудрость была изложена в письме, обширном, как доклад, и написанном таким языком, что, читая письмо, я почувствовал себя иностранцем. Вслед за письмом от людей мне неведомых я получил записку П.Б.Струве, - он извещал меня, что отказывается выступить на вечере, а через несколько часов другой запиской сообщил, что берет свой отказ назад. Но - на другой день отказался М.И.Туган-Барановский, а Струве прислал третью записку, на сей раз с решительным отказом и, как в первых двух, без мотивации оного.
В.Г., посмеиваясь, выслушал мой рассказ о этой канители и юмористически грустно сказал:
- Вот, - пригласят читать, а выйдешь на эстраду - схватят, снимут с тебя штаны и - выпорют!
Расхаживая по комнате, заложив руки за спину, он продолжал вдумчиво и негромко:
- Тяжелое время! Растет что-то странное, разлагающее людей. Настроение молодежи я плохо понимаю, мне кажется, что среди нее возрождается нигилизм и явились какие-то карьеристы-социалисты. Губит Россию самодержавие, а сил, которые могли бы сменить его, - не видно!
Впервые я наблюдал Короленко настроенным так озабоченно и таким усталым. Было очень грустно.
К нему пришли какие-то земцы из провинции, и я ушел. Через два-три дня он уехал куда-то отдыхать, и я не помню, встречался ли я с ним после этого свидания.
Встречи мои с ним были редки, я не наблюдал его непрерывно, изо дня в день, хотя бы на протяжении краткого времени.
Но каждая беседа с ним укрепляла мое представление о В.Г.Короленко как о великом гуманисте. Среди русских культурных людей я не встречал человека с такой неутомимой жаждою "правды-справедливости", человека, который так проникновенно чувствовал бы необходимость воплощения этой правды в жизнь.
После смерти Л.Н.Толстого он писал мне:
"Толстой, как никто до него, увеличил количество думающих и верующих людей. Мне кажется, вы ошибаетесь, утверждая, что это увеличено за счет делающих или способных к делу. Человеческая мысль всегда действенна, только разбудите ее, и стремление ее будет направлено к истине, справедливости".
Я уверен, что культурная работа В.Г. разбудила дремавшее правосознание огромного количества русских людей. Он отдавал себя делу справедливости с тем редким, целостным напряжением, в котором чувство и разум, гармонически сочетаясь, возвышаются до глубокой, религиозной страсти. Он как бы видел и ощущал справедливость, как все лучшие мечты наши, она - призрак, созданный духом человека, ищущий воплотиться в осязаемые формы.
В ущерб таланту художника он отдал энергию свою непрерывной, неустанной борьбе против стоглавого чудовища, откормленного фантастической русской жизнью.
Суровые формы революционной мысли, революционного дела тревожили и мучили его сердце, - сердце человека, который страстно любил красоту-справедливость, искал слияния их во единое целое. Но он крепко верил в близкий расцвет творческих сил страны и предчувствовал, что чудо воскресения народа из мертвых будет страшным чудом.
В 1908 году он писал:
"Все, что делают сейчас, через несколько лет отзовется вулканическим взрывом, страшные это будут дни. Но он будет, если жива душа народа, а душа его жива".
В 87 году он закончил свой рассказ "На затмении" стихами Н.Берга:
На святой Руси петухи поют,
Скоро будет день на святой Руси.
Всю жизнь, трудным путем героя, он шел встречу дню, и неисчислимо все, что сделано В.Г.Короленко для того, чтоб ускорить рассвет этого дня.