Мы расселись вокруг стола, Шмитц провел руками по и без того безукоризненному комбинезону, туго натянутому на объемном животе, сказал все с тем же сожалением:
– У нас тут и так жизнь тяжелая, многие гибнут, кого-то убивают, а когда вот так – сразу два десятка, это совсем неприятно…
– Мы не для того пришли, Курт. – Было отчетливо слышно, как Войцех скрипнул зубами. – Легкий треп старых знакомых, все такое.
– Ой, да, что же это я? – управляющий всплеснул руками. Он с готовностью закивал мелко-мелко, от чего сам весь заходил, затрясся на стуле. Удивительно, но при этом не выглядел отталкивающе, наверное, потому, что чувствовалась в управляющем какая-то внутренняя сила, пусть и скрытая сейчас под лишними килограммами. Я указал на тонкие белые шрамы, которыми были расчерчены пальцы, идущие через округлые кисти и скрывающиеся под манжетами рукавов:
– Вы ведь из возвращенцев? Какая модификация?
– Ой, – Курт немного опешил, он наверняка ожидал совсем другого вопроса. – Да, три срока, почти с самого открытия. Был скатом… ох, у меня были потрясающие синие крылья! У меня где-то фотографии, я сейчас покажу…
Взгляд управляющего переключился на что-то, нам не видимое, глаза забегали, но тут снова подал голос Войцех:
– Дружище, ну какие фото? Уверен, Вячеславу Сергеевичу не до них сейчас.
– И то правда, – Курт виновато улыбнулся, объяснил: – люблю, знаете повспоминать, вот такая слабость. Да, вернулся, не вынесла душа, представляете? Года не выдержал – бежал сюда, бросив все!
Он немного картинно вскинул руки, но получилось это у него как-то очень органично. Я почувствовал, что начинаю проникаться симпатией к этому человеку. И что вопрос, как вот такое могло стать управляющим в месте, забитом грубыми черствыми работягами, получил ответ.
– И не тяжело? – Я неопределенно повел рукой.
– Вовсе нет! – Толстяк энергично замотал головой. – У меня команда подобралась отличная, все ребята спокойные, ответственные. С финансированием проблемы, это да, но не с людьми!
Курт развел руками, сложил их на животе. Войцех закинул одну руку на спинку своего стула и сидел, едва заметно улыбаясь. Взгляд его блуждал где-то далеко.
– Так оно и есть, да, – наконец сказал морф со странной интонацией. – Помнишь, как тогда Вольф хотел всех подбить на забастовку? Ты ведь тогда так до последнего и не понял ничего.
Войцех хохотнул, Курт залился краской, заговорил горячо, но как будто оправдываясь:
– Вовсе не так! Я ждал, когда они поймут! Когда оценят!
– И что, оценили? – спросил я, и по тому, как поморщился мой сопровождающий, понял, что нет. Курт потупился, вместо него заговорил Войцех:
– Вольф тогда собрал человек пять, наверное, все из новых. Они его бить пошли, представляешь? – Он ткнул длинным пальцем в управляющего, словно предлагая оценить глупость и низость этого поступка. – Мы их встретили в кают-компании. Молодым объяснили, где они не правы, а Вольф…
– А Вольф улетел на центральную станцию, откуда потом прислал письмо с извинениями! Я его потом всем ребятам прочитал!
Говорил толстяк уверенно, вот только звучала история неправдоподобно. Я покосился на Войцеха, тот ответил взглядом из-под полуопущенных век, загадочно улыбаясь.
Мы поговорили еще, в основном о том, каакие замечательные люди окружают управляющего на станции. Наконец, Курт глянул в правый верхний угол, на виртуальные часы, удивительно легко вскочил на короткие ноги:
– Ох! Мне пора! Войцех, господин Коростылев! Было приятно… Обязательно жду в гости! Покажу станцию, познакомлю с ребятами!
– Непременно. – Я тоже поднялся. Мы обменялись рукопожатиями, Курт протянул ладонь Войцеху, тот вяло сдавил белые пальцы, и управляющий покатился к выходу.
Морф проводил его долгим взглядом, вздохнул:
– И ведь он совершенно не рисуется, всегда такой. А если начнешь ему объяснять, только отмахивается: нет такого! И человек ведь хороший, ценят его…
– Кроме Вольфа, – сказал я утвердительно. Войцех посмотрел мне прямо в глаза:
– Не только. Но с ними разговор короткий.
– Я обязательно должен побывать на этой чудной станции.
Мы посидели еще немного, заказав еще по чашке кофе, после чего расплатились и вышли на улицу. Наступал местный вечер, но освещение оставалось все таким же ярким, на ближайшие несколько суток ночь на станции отменялась. Остановившись под стеной, Войцех повел рукой, показывая на движущуюся, непрерывно перемешивающуюся массу из людей и не совсем людей, шумную, энергичную, и на первый взгляд лишенную цели.