Решили вместо буксирного проса использовать якорь-цепь. Ее начали было разносить по палубе, но вблизи от нас появился самолет. Он выпустил несколько ракет в сторону лодок и повернул назад, к берегу. Часы показывали 13.20. Видимость была полной. Вдали, в фиорде, появился какой-то корабль. Положение складывалось угрожающее. Мы рисковали потерять обе лодки. И тогда Виктор Николаевич, используя полномочия, данные ему командующим, отдал приказ, рассчитанный на самый последний, крайний случай:
— Личному составу «четыреста двадцать первой» покинуть свой корабль и перейти на нашу лодку! Захватить с собой секретные документы.
«Катюша» отвалила носовые горизонтальные рули и подошла к правому борту «щуки». Началась пересадка людей. Моряки прыгали на перо руля, а там их подхватывали на лету два краснофлотца и помогали подняться на борт подводного крейсера.
Эвакуация началась своевременно: снова близ лодок
[141]
появился самолет и, развернувшись, улетел назад. С минуты на минуту могло последовать нападение.
Мы с Видяевым обошли все отсеки, убедились, что никого на «щуке» не осталось. Поднялись на мостик и остановились у просоленного морской водой, обтрепанного штормовыми ветрами корабельного флага. Наступила горькая, тяжелая минута молчаливого прощания с родным кораблем. Из оцепенения нас вывел усиленный мегафоном голос Котельникова:
— Иван Александрович, поторопись, а то погубим оба экипажа.
Это было разумное напоминание. Я глянул на Видяева, прижавшегося к флагу со слезами на глазах.
— Пошли, Федор Алексеевич!
Сначала я, потом Видяев (обязанность и право командира покинуть корабль последним!) перешли на «двадцать вторую». Тут я заметил уголок Военно-морского флага, выглядывающий из его кармана. Перехватив мой взгляд, Федор, как бы оправдываясь, сказал:
— Это я тот, что поновее, на память взял. А старый вон он, поднятым остался.
Я молча пожал Феде руку. Молодец! Он и в самом большом горе, какое только может постичь командира корабля, держался как надо.
Мы поднялись на мостик. Там кроме командира и вахты стояли корреспондент «Красного Флота» Алексей Петров, флагсвязист бригады Болонкин, командир «Л-22» Афонин. Лодка отошла от израненной «щуки» кабельтова на полтора и развернулась к ней кормой. Бедный отвоевавший корабль! Он был дорог всем нам, как живое существо.
Из кормового аппарата «К-22» вырвалась торпеда и прочертила по воде быструю дорожку. Мы сняли шапки. Громыхнул взрыв, в воздух взметнулся столб воды, окутанный черным дымом. Когда секунд через десять он осел, на поверхности ничего не было. Так окончила свой славный боевой путь Краснознаменная «Щ-421», даже не успев получить заслуженного ею орденского флага.
— Самолеты справа по корме, угол места тридцать! — выкрикнул сигнальщик.
— Все вниз! Срочное погружение! — подал команду капитан 2 ранга Котельников.
[142]
…В полдень 10 апреля «К-22» входила в Полярное. Дважды отсалютовав, она подняла позывные «Щ-421» и выстрелила еще один раз, возвещая о последней победе погибшей лодки.
Едва на пирс была подана сходня, к нам на борт поднялся комбриг. Пожав нам с Видяевым руки, Николай Игнатьевич произнес:
— Поздравляю с победой и со спасением экипажа. — Потом, отведя меня в сторонку, добавил! — Крепись, Иван Александрович. Зоя погибла в Ленинграде.
Как ни был я внутренне подготовлен к этому известию, слезы застлали мне глаза, к горлу подкатил тугой комок, не давая выговорить я и слова в ответ…
Служим Советскому Союзу!
День 12 апреля выдался чудесный: ясный, слегка морозный, безветренный. Изредка принимался идти мелкий снежок.
На причале, около ошвартованных подводных лодок, застыли в идеально ровном воинском строю краснофлотцы, старшины, командиры. Народу — больше двухсот человек. Ни разу с начала войны не выстраивалось вместе столько подводников.
Перед строем — стол, покрытый красной скатертью. На скатерти — коробочки с орденами и медалями, орденские книжки, грамоты. У стола лицом к строю стоят командующий флотом, член Военного совета, представитель Президиума Верховного Совета СССР, командир и комиссар нашей бригады.