Что же все-таки с двигателем «шестерки» — вражеское попадание или усталость от зноя и разреженного воздуха? А может быть, то и другое вместе? В этом случае остается надежда, что вблизи земли двигатель обретет новое дыхание и удастся дотянуть до цели, хотя бы и в облет горного хребта.
Однако очень скоро он понял: вынужденной посадки не миновать. Винтокрылый отряд скрылся за хребтом, над долиной тянули теперь только две машины. Белицкий ощутил себя раненой птицей, отставшей от своей стаи. Но было такое чувство мгновенным — все внимание его сосредоточилось на Двадцать шестом.
— Постарайся перетянуть «зеленку», — подсказывал он командиру аварийного вертолета. — Там есть подходящая площадка. А дотянешь до террасы, хотя бы нижней, — будет просто отлично!
Отлично не будет при самой удачной посадке — это Белицкий знал. И все же, рассчитывая на лучшее, он не подозревал, что впереди — наихудшее: они тянули в самое логово душманов.
Земля набегала все быстрее, и как ни старался Двадцать шестой, перепрыгнуть «зеленку» ему не удалось. Белицкий даже дыхание затаил, когда могучие винты транспортника срубили деревья и машина тяжело ударилась о землю, проползла еще несколько метров. Не было ни взрыва, ни пожара, даже винты уцелели; они еще вращались, когда он, проходя над «шестеркой» в каких-нибудь пятидесяти метрах, видя, как ветер от его винтов треплет древесные кроны, успел приметить: из грузовой кабины транспортника вырывается дым.
— Всему экипажу немедленно покинуть вертолет! Бегом на площадку! В грузовом отсеке горит!
В любое мгновение транспортный вертолет могло охватить грозное пламя. Три тонны горючки — такая бомба, от которой и «восьмерке» следует держаться подальше.
Разворачиваясь, Белицкий едва поверил глазам: в какой-нибудь полусотне шагов от приземлившейся машины, на нешироком прогале среди древесных зарослей, задирался вверх шишковатый, в кольцевых ребрах ствол крупнокалиберного пулемета, а вокруг него суетились люди в грязно-серых чалмах и коричневых мятых безрукавках. Кое-где в зарослях мелькали те же коричневые безрукавки и чалмы — своеобразная униформа некоторых душманских отрядов, проникающих в страну из Пакистана.
То была минута — даже не минута, а мгновение, — когда проверяются все качества воина. Ради этого мгновения были долгие дни, месяцы, годы учебы, тренировок, полетов, закалки тела и воли, постижения себя самого и постижения техники, которая в руках.
Наверное, все-таки не случайно Белицкому наравне с командиром эскадрильи майором Герцевым давалось первоочередное право идти на рискованные дела.
«Восьмерка» висела, разворачиваясь в каких-нибудь пятидесяти метрах от земли — идеальная цель для душманских зенитчиков, — но он уже отбросил мелькнувшую мысль — уйти на форсаже вверх, в сторону, от расстрела в упор, хотя бы заслониться от кинжального огня кронами деревьев. Можно опоздать, просчитаться, а главное — товарищи. Что будет с ними? Они, похоже, не подозревают о соседстве врагов. Решение он принял в то самое мгновение, когда увидел под собой пулеметное гнездо, и он выполнял его — падал прямо на пулеметчиков, определив, что прогал достаточно широк для винтов «восьмерки», угадав обострившимся зрением по движению пулеметного ствола, что придать ему предельный угол возвышения и открыть огонь душманы не успеют...
Потом, в ответ на вопрос: что он чувствовал, о чем думал, собираясь раздавить пулеметное гнездо вертолетными колесами? — Белицкий пожмет плечами и, едва улыбнувшись, скажет: «О чем там думать? Следил за землей. Ждал...»
Ждал очереди в упор, распарывающей машину, ждал столкновения.
Наверное, чувства Леонида Белицкого поймут только летчики Великой Отечественной войны, которые шли на таран вражеского бомбардировщика, нависали винтом «ястребка» над чужим килем со свастикой и видели наведенные в упор дула «эрликонов». Наверное, как и они, Белицкий подсознательно помнил о том, что нервы у вражеского стрелка не железные, и принимал в расчет этот шанс наравне с другими.
...Ужас разметал душманов, как ветер от винтов разметывает пожухлую листву. Белицкий подался чуть в сторону и завис у самой земли. Из открытого люка десантной кабины выскакивали автоматчики. Через минуту душманская зенитка вместе с другим брошенным оружием и боеприпасами оказалась на борту машины. «Восьмерка» резко взмыла.
Транспортный вертолет теперь густо дымил, и уже пламя пробивалось наружу. Наверное, в иных условиях можно бы попытаться задавить очаг пожара, проникнув в грузовой отсек через пилотскую кабину — открывать грузовой люк в таких случаях нельзя, прихлынувший воздух мгновенно раздует огонь, — но это в иных, мирных, условиях. Десантников на борту «восьмерки» — неполное отделение, а душманов он только своими глазами видел не меньше двух десятков. Сколько их еще прячется в зарослях? Без потерь уже не обойтись, так пусть они будут наименьшими.