— Ты задавался вопросом, Виктор Сергеич, о чем целыми днями размышляют эти белые бороды?
— Бойцы вспоминают минувшие дни...
Лейтенант покачал головой:
— Раньше я тоже так думал. Теперь сомневаюсь. Может, они и вспоминают, но все же больше следят. Жизнь изучают, молодых судят, нас — тоже. И делают выводы. Не только для самих себя... Знаешь, было время — наш лагерь обстреливали из окрестных кишлаков. Не часто, не сильно, а все же досаждали. То среди ночи из пулемета чесанут, а то и мину запустят. Ихние власти расследовали каждый случай, да толку не было. Жители твердят одно: ночью-де приходят неизвестные люди, стреляют и сразу скрываются в горах. Начальнику местного царандоя это надоело, он и посоветовал: если снова откроют огонь — отвечайте из всех стволов. Легко сказать: отвечайте! По ночному-то кишлаку! Пуля — дура, снаряд — еще дурнее: как раз попадешь не в душмана, а в женщину или ребенка. Не того ли контра добивается? Вот тут нашего командира осенило. Пригласили мы в гости всех местных аксакалов. Жизнь нашу показали, угостили обедом, за чаем рассказали, как работаем, какие грузы возим для их страны, фильм прокрутили. Так вот, с того дня — ни единого выстрела по нашему расположению. Афганцы говорят: теперь душман не смеет и показаться в ближних кишлаках. Так что эти седые «бойцы» — сила реальная...
Дорога вывела в просторную долину, справа, навстречу колонне, в сером песчано-галечном русле стремительно бежала река, то сверкая под солнцем гладкой зеленоватой бирюзой, то бугрясь и кипя белыми бурунами на порогах. Тут и там лепились к склонам гор человеческие жилища. По дорогам и тропам спокойно двигались люди, вьючные ослики и арбы. Край мог показаться уютным и мирным, если бы не остовы обгорелых и разбитых машин у обочин да не красные, зеленые и синие лоскуты на палках и железных штырях — памятные знаки о тех, кто погиб на этой дороге от душманских мин и пуль. Каждое мгновение Васильев чувствовал бедром жесткую коробку лежащего на сидении автомата.
Речка отступила вправо, за небольшой хребет, дорога побежала горной падью, постепенно поднимаясь вверх, как бы оплетая гигантское тело хребта. Крутизна его росла на глазах, слева над дорогой отвесно вверх уходила разрубленная взрывчаткой стена из слоистого камня. Лейтенант умолк, подобрался, сосредоточенно всматриваясь в суровый ландшафт, рука цепко охватила цевье автомата. Место для душманской засады вполне подходящее. Вон и зенитчики расстопорили свою пушку, ее спаренный ствол, как завороженный, тянется к извилистому гребню горы. Дорога закручивает спираль, все глубже справа горная падь, и на поворотах, прямо за крутым откосом, дышит в лицо серо-голубая бездна, а трудяга «Урал» все так же легко тянет вверх, к посеребренным вершинам, к белоснежным облакам, дремлющим на покатых плечах каменных великанов, словно не терпится ему вдохнуть своими железными легкими чистейшего ледяного воздуха.
Не отрывая взгляда от дороги, Васильев под ровное гудение мотора стал беззвучно напевать:
Наконец колонна покатилась вниз, в зеленую долину, снова за стеклами кабины мелькали отвесно срезанные пласты песчаника и базальта, завораживающе заглядывала в глаза на поворотах та же голубоватая глубина, а снежные пики ничуть не отдалялись, они как будто становились ближе.
— Считай, один рубеж проскочили без приключений, — заговорил лейтенант. — Ты, Виктор Сергеич, который раз едешь этой дорогой?
— Второй, товарищ лейтенант.
— А я — двенадцатый. Четыре раза нас обстреливали именно на этом перегоне. Не сильно, правда, но одну машину все-таки размолотили, пришлось ее столкнуть во-он туда...