— Вероятно, батя.
— Хошь смейся, хошь плачь, а я в двадцать лет не верил, што придет время, когда можно будет есть хлеб досыта каждый день. Не верил. Кажется, в армии в первый раз наелся досыта.
Помолчал, пуская медленный дымок, вспоминая свое, и спохватился вдруг:
— Да, про нынешнего Огородникова, зоотехника нашего.
Напомнил я Ваське Безрукову про старшего Огородникова, а потом и указал на сына его: полюбуйся, мол, как добрый пример отца сына творит. Он же батя вылитый, наш зоотехник. Не по обличью — по обличью-то он больше в мать. Ты сходи-ка на ферму, глянь, какой у него там порядок. И так дело поставил — грамма кормов у него не пропадет. Косились тут на него иные, кто прежде за колхозный счет норовил свою скотину выкормить. А все же второй срок депутатом избирают. Народ, он видит, ради чего человек старается. Ты вот капитан, летчик — ну-ка, покажи свои ордена? Нетути! У Огородникова скоро второй будет, хотя он зоотехником.
Андрей усмехнулся:
— Может, и слава богу, что у меня орденов нетути? Знаешь, батя, когда на военных ордена сыплются?
— Да уж знаю...
Медленно разгоралась ранняя заря, заголосили петухи, глуша зарянок, и, когда умолкли, далеко-далеко за лесами, на моховых болотах, журавль протрубил утро.
— Ишь ты! — удивился Андрей. — Значит, держатся еще журавли на Мохоухе?
— Держатся. Там каждой весной несколько пар гнездится. Охотники наши и грибники берегут их, стараются зря не тревожить. Люди как бы совестливее, бережливей стали к зверью и птицам, хотя всякие есть, конешно. Но ребята поменьше стали зорить гнезда — это точно... А Варвару ты, Андрей, не обижай.
Отец так неожиданно переменил разговор, что растерявшийся Андрей сразу не нашел слова в ответ.
— Ежели правда невеста у тебя есть, то и шалости никакой не надо с Варварой. Тебе от скуки развлечение, а ее и сломать можно. Однолюбка — в матю свою. Та уж лет десять как с мужем развелась — и никто ей не нужон, хотя баба приглядная, да и фельдшерица, заметный на селе человек. Ты, ежели для развлечения, уж лучше снова к Анне подверни.
— О чем ты, батя?
— О том самом.
— Нравится она мне, — неожиданно для себя тихо сказал Андрей. — Понимаешь, только глянул на нее тогда...
— Видал я, как ты глянул, — усмехнулся отец. — Но как же с той?
— Да никого и нет у меня — так себе, знакомая. Ей-богу!
— Знакомых у каждого много. Главное — штоб без обману. Однако пора мне к удочкам. Ты спать аль со мной?
— Посижу еще.
— Посиди...
О пойманном и отпущенном язе Андрей промолчал: авось не заметит разбоя. Заметит — тогда придется сказать. Не на соседей же отцу грешить...
В окнах Вариного дома, отраженная утренними облаками, разгоралась заря, и в этой алой заре спала девушка в сиреневом. Андрей, насмотревшись, встал, минуя огороды, туманной низиной пошел вслед за отцом. В лугах таинственным пастушком свистнул погоныш, и ледяная тревога пронизала душу Лопатина.
Он вскочил, пораженный глухой, железной теменью, лишь в узкой бойнице лучилась неведомая звезда.
— Товарищ капитан...
Он сразу узнал негромкий голос командира десантников.
— Товарищ капитан, на плато есть кто-то. Я послал выяснить.
Карпухин молча забирался на свое пилотское место, Лопатин остался возле машины. Будить летчиков или пока незачем? Время к рассвету — «собачья вахта», час волков и диверсантов. На пролете он не видел поблизости ни одного человека, но в горах орудуют шайки басмачей и разбойников, эти звери умеют затаиваться. Что ж, вертолетчики и ночью не слепые, о десантниках говорить нечего.
Из темноты неслышно появился их страж.
— Тревога ложная, извините, товарищ капитан. Козлы приходили. Как они, лешие, поднялись с той стороны? Там же обрыв!
— На то они козлы. А извиняться нечего, мы люди военные.
Лопатин обошел площадку. Летчики спали, только возле транспортной машины шевельнулась фигура, и Лопатин узнал офицера, который обеспечивал их взаимодействие с мотострелками и танкистами.
— Что, капитан, начинаются тревоги?
— Ну, без тревог мы еще не жили, товарищ майор.
— Дома — одно, в гостях — другое. Тут лишнего не поспишь. Пойду посты проверю. Ребята надежные, но впервые в таком деле. Сам-то откуда?
— Сибиряк.
— Я так и подумал — понужаешь часто: все «ну» да «ну».
— Это потому, что у нас, в Сибири, дороги длинные. — Лопатин засмеялся и пошел к своему вертолету.
— Опять не спишь, Степан Алексеевич?
— Эти черти на самом интересном месте сон оборвали.
— Красивая снилась?
— Ага, самая красивая наша фигура в бою с истребителем. Прямо как киноленту снова прокрутил: и восьмерочки уже нарисовали, и заставили того коршуна пошире крылья распустить, и на горке из луча выскочили, и в прицел я его как миленького заловил на развороте — так нате вам: подъем. Кабы хоть по делу. Самого торжества лишили: засветить не успел.