— Поступай, как знаешь. Басмач должен скрывать свое истинное лицо, а мы пока басмачи. Пошли несколько надежных людей в Красные горы, к вождю тамошнего племени. Он воевал со всеми правительствами, едва ли примирится и с нынешним. Предложи ему наш союз и помощь деньгами и оружием. Пусть захватят подарки для вождя и вьюки с патронами — он в них всегда нуждается. Как пройдет встреча, сообщи в Пешавар немедленно.
Во главе двух десятков отборных душманов, хорошо знавших дороги в горах, Кара-хан в тот же день отправился в город. Он не собирался обозначать свой путь пепелищами и могилами, чтобы незаметно и тихо проникнуть в город, но разве мог отказаться от собственного обета мести? После третьего перехода в горное логово, где собирался ночевать отряд, разведчики, высланные в большой и ботатый кишлак на берегу горной реки, привели маленького суетливого человечка со злыми красными глазами. Он сообщил главарю, что в недалеком селении затевается свадьба: женится сын старшины, шофер, член Демократической организации молодежи. Но дело даже не в этом зловредном щенке, распространяющем в горах правительственные газеты и листовки. На свадьбу поехал его дальний родственник, мулла местной мечети, тоже изменник веры, перешедший на службу красным шайтанам Кармаля. Об этом мулле до Кара-хана уже доходили слухи. Мулла был в Кабуле на съезде имамов и улемов, выступал там и по возвращении решительно перешел на сторону Апреля. Почти в каждой проповеди мулла защищал народную власть, именуя «муджахедов» палачами народа, злейшими врагами истинной веры и свободы, самой черной сворой в истории Афганистана, продавшей родину. Его предупреждали, а он принародно читал записки с угрозами, издевательски называл их авторов могильными червями. На него покушались при выходе из мечети, но верующие схватили убийц и передали царандою, а мулла закатил такую проповедь против врагов революции, что верующие плакали и потом разносили его слова по окрестным селениям.
Кара-хан вспомнил свою неисполненную клятву застрелить одного «красного муллу», и в нем всплеснулась застарелая злоба. Здешнего муллу упускать нельзя. Такие люди казались Кара-хану страшнее партийных агитаторов. Он приказал отряду выступать не мешкая. Доносчика взяли с собой, предупредив: если обманул и заведет в засаду, охранники изрежут его живого на куски. Красноглазый кланялся главарю до земли, клялся аллахом, что никогда не примирится с новой властью, просил взять его в отряд.
— Ты кто? — спросил Кара-хан.
— Я скупал каракуль и ковры, я имел в долине плантации хлопка и лучшие виноградники. Я давал нищим бездельникам работу и ссужал им деньги. В ближних кишлаках нет дехканина, который бы не задолжал мне. Теперь мою землю разделили, долговые книги бросили в огонь. Подумать только: три дня назад на сборище голодранцев моим батракам вручали владетельные грамоты с печатью правительства на мою землю! Они веселились, они хлопали в ладоши, проклятые нищеброды, — как будто оплатили свои долговые расписки и стоимость земли! Как я не умер? В мою сторону теперь плюют те, кто вчера целовал мне ноги, надо мной хохочут даже шакалы в горах. Возьми меня, сардар, я буду стрелять их, как собак, я хочу хоронить их безбожную власть.
— Возьму, но не теперь. Сначала собери всех, кто ненавидит нынешние порядки или считает себя обманутым, кто в переменах справедливо видит угрозу истинной вере, нашей свободе и устоям жизни. Вредите властям, где можете, добывайте оружие, заставьте тех, кто работает на дело Апреля, втянуть голову в плечи и замкнуть поганый рот. Не бойтесь отправлять их в ад, но делайте это осторожно. Мой человек скоро найдет тебя. И запомни: какой отряд ты сам создашь, таким будешь командовать. От этого зависит твое положение и оплата.
Красноглазый торопливо закивал.
— Деньги на оружие нужны?
— Деньги всегда нужны, господин. — Красные глазки на безбровом лице алчно сверкнули.
— Я с собой больших денег не вожу. А ты хотя и ограблен, — Кара-хан ухмыльнулся, — но не скупись на святое дело. Трать, сколько потребуется, тебе все вернут.
— Слушаю, господин...
На ближнем от аула перевале остановились. Кара-хан нашел биноклем дом старшины. Просторное подворье полыхало радугой праздничных халатов, ему даже почудились пение дутара и карная, глухие удары бубна и дойры. Оставив двух стражников с доносчиком на перевале, басмачи поскакали к аулу. Приближение всадников не вызвало среди жителей тревоги, вероятно, их приняли за кортеж новых гостей, но, когда с воинственным визгом и стрельбой ворвались в извилистые улочки селения, люди растерялись.