— Кажется, понимаю, товарищ капитан.
— Слава богу! А стрелять вы умеете не хуже моего, тут дело в другом, но об этом — после.
От начальника штаба Лопатин пошел в звено. Им в тот день дали выходной, техники и механики звена собрались в курилке с маленьким бассейном, выдолбленным в камне. В бассейн запустили крабов и рыб, над водой жесткими листьями шелестели тростины, навевая солдатам и офицерам видения далекой зеленой родины, и не случайно люди тянулись сюда во всякую свободную минуту. Сейчас в курилке было весело: прапорщик, техник лопатинского экипажа, балагур и острослов, давал представление. Перед ним, преданно заглядывая в глаза хозяину и повиливая хвостом, стоял Тимка — небольшой рыжеватый пес, что-то среднее между фокстерьером и таксой. На редкой нашей точке в Афганистане не встретишь прибившихся четвероногих сторожей. Злобные по натуре афганские собаки оказались очень дружелюбными к нашим солдатам и офицерам. Недаром же говорят, что добрых людей первыми угадывают собаки и дети.
— Тимка, смирно! — строгим голосом скомандовал прапорщик, и пес мгновенно встал на задние лапы, вытянув передние по бокам, не моргая, ел глазами начальство. Удовлетворенный весельем товарищей, прапорщик улыбнулся: — Вольно, Тимка!
Пес тут же опустился на все четыре лапы, вильнул хвостом, щетинистая мордочка его была хитрющей.
— Тимка, душманы!
В одно мгновение песик обратился в свирепого зверька, похожего на обозленного хоря. Глаза засверкали зеленоватым огнем, шерсть вздыбилась, с хриплым лаем кинулся он к выходу из огороженной курилки и, несмотря на свой малый рост, выглядел устрашающе.
— Свои, Тимка, свои, ошибка вышла.
Пес вернулся. Казалось, он тоже улыбается. Прапорщик потянул из футляра заранее припасенный баян. Тимка радостно взвизгнул, вспрыгнул на лавочку, стал на задние лапы, поджав передние к груди. Полилась протяжная мелодия, и Тимка запел. Запрокидывая голову, прижмуривая глаза, он завывал то хрипловатым баском, то переливчатым дискантом, переходил на баритон, протяжно взлаивал и снова пел. Баян умолк, умолк и Тимка.
— Вася, включи-ка механическую. — Прапорщик кивнул на портативный магнитофон. Один из механиков нажал кнопку, рванул какой-то шлягер, Тимка спрыгнул с лавочки. Став на задние лапы, он скакал, приплясывая, вокруг бассейна, изгибался, скалился, размахивал передними лапами, сопровождая танец неистовым визгом, лаем и хрюканьем. Солдаты и сержанты хохотали, хватаясь за животы, Лопатин утирал слезы смеха.
— Ты, Бугров, не вздумай показать его заезжим артистам, ей-богу, украдут.
— Не украдут, мой Тимка — зубастый парень, — ответил прапорщик, угощая «артиста» сахаром. — Но это еще что! Мы с ним целую программу готовим, сегодня лишь первая проба на публике, скоро и на сцену выйдем.
Лопатин оборотился к вежливо улыбающемуся Карпухину. На публике тот постоянно пикировался с острословом прапорщиком, развлекая звено, оба были ревнивы к успехам друг друга у зрителей.
— Ну, Степан Алексеевич, теперь тебе, чтобы переплюнуть Бугрова, надо выдрессировать дикого козла или, в крайнем случае, шакала.
Карпухин лениво махнул рукой, взял баян.
— Вы лучше оцените песню, какую мы тут сочинили в честь некоторых задумчивых авиаторов. — Он покосился на командира третьего экипажа, который недавно, вылетая по тревоге, схватил планшет соседа и чуть не заблудился в незнакомых горах.
Летчики и механики, сдерживая смех, поглядывали на Третьего. Смуглые от загара щеки парня покраснели.